Читать «Легенда Татр» онлайн - страница 209

Эх, Яносик польский, ничего не бойся; Ни тюрьмы оравской, ни петли тугой, Ни мадьярских ружей, ни панов богатых,— Эх, Яносик польский, ветер удалой!..

Он играл долго, до самого обеда, на который остались друзья Яносика. Все слушали молча. Душа Яносика, казалось, говорила с ними.

Она пришла из-за гор, из-за Татр, и слушала этот веселый плясовой мотив. Казалось, еще мгновение — и все услышат его голос:

Эх, Яносик польский, ничего не бойся: Ни тюрьмы оравской, ни петли тугой!..

«Он тут, с нами, — думали все, — пришел поглядеть на дом, на хозяйство свое, на отца с матерью, на сестер и брата двоюродного, расспросить их, все разузнать… Эх, господи!»

А когда пообедали, старики Нендзы легли, утомленные скорбью своей и старостью, а трое друзей Яносика отправились по домам. Войтек остался в избе и что-то строгал из березы, а Кристка и Ядвига вышли вместе с Мацеком и направились к своему дому.

Кристка шла впереди, а Ядвига прильнула прекрасным, юным лицом к плечу Мацека и зашептала:

— Знаешь, Мацусь, так меня разобрало, что не могу ни идти, ни думать. Милый ты мой! Сама не знаю, что сильнее: жалею Яносика или люблю тебя?

Он обнял ее за талию, а она откинулась на обнимавшую ее руку, грудь ее поднялась из-за корсажа и белой сорочки, и алые губки раскрылись, обнажая мелкие белые зубы.

Девушки вошли в дом. Ядвига села за станок, на котором ткала прекрасное тонкое полотно, а Кристка растянула на чисто вымытом полу разглаженную деревянным валиком темно-синюю праздничную юбку, затканную белым узором. Мацек сел на низенькую трехногую табуретку и перебирал пальцами струны.

— Больше не будем мы петь Яносику, — сказала Кристка.

— Нет.

— Кончились его песни.

— Навек.

— Ничего уж он не задумает.

— И даже ветер не прошумит ему песню о разбойнике Яне, — сказал Мацек.

Кристка и Ядвига оставили работу, станок перестал стучать. Кристка, разложив юбку на столе, села на скамью рядом с Ядвигой и, обняв ее одной рукой за шею, запела, а сестра тотчас подхватила любимую песню Яносика:

На черных волах пашет Ганка, И полполя еще не вспахала, А уж мать зовет: «Возвращайся, Я хочу тебя выдать замуж, Хочу выдать за Яна, За грозного разбойника Яна…»

Прошло три недели с тех пор, как Мардула и Кшись возвратились в Ольчу. Убежав из Градка, они скитались по лесам, томясь от голода и жажды, и наконец пришли к какому-то женскому монастырю. Там монахини приютили их, накормили, но не выпускали даже за ворота.

— Ни за что на свете не хотели нас отпускать, — рассказывал потом Кшись. — Разбойники вы, мол, да разбойники. Хотели, чтобы мы покаялись и от грехов очистились.

— Толкуй, — возражал Мардула. — Тебя-то очистили потому, что стар! А я там окреп маленько, отъелся, ну и того, значит…

— А хуже всего, — говорил Кшись, — что нас прясть заставляли. Шерсть. Я-то еще туда-сюда, прял, а уж Мардулу они поедом ели: не умел он.

— Ходили за нами славно, — говорил Мардула, — есть, пить — всего вволю, только вот с прялкой этой никак я не мог справиться. Это, чай, не коса, не цеп, я к ней с малолетства не приучен. Много я из-за этого с ними спорил. «Ай, нитку упустил! Ай, упустил!» Эх, чтоб тебя!.. Все вокруг меня толкутся да понукают: поскорей! поскорей!