Читать «Половецкие пляски» онлайн - страница 80

Дарья Симонова

— Не знаешь ты, Елизавета, суровых шведских обычаев… Там наутро после Рождества девочка подносит родителям кофе в венке с четырьмя свечами. Чуешь, какая эквилибристика? А ты даже без венка ленишься. Стыдно, матушка. Надо всегда помнить, что могло быть хуже, намного хуже, но аллах оказался милосерден… Быстро ты забыла, как вы с Ритой тогда глаза пучили, а все это и выеденного яйца не стоило. Понятно?!

— Понятно. Не волнуйся так. Дыши глубже. Ты идешь сегодня со мной?

— На день рождения? Иду. Куда деваться. Чего мы ей дарить-то придумали? Надеюсь, не саксофон?

— Нет. Знаешь, она теперь увлекается такими маленькими барабанчиками…

— Ах, маленькими барабанчиками… ЧÍдно!

Легкие крылышки

Флюре

Пять часов утра. Во сне опять перья поощипали. Сон перетекает в мечту остаться в постели на всю жизнь, состариться на цветастой вышитой подушке с чашечкой кофе в руках. Спать. Видеть сон о своей жизни — как с обманчивой ясностью снится ребенку, что он садится на горшок, заправляет постель, справляется сам со шнурками… и становится взрослым.

Работа настолько изводила, что поутру невозможно было вспомнить цвет собственной зубной щетки. А имя удивляло громоздкостью.

Александра. Так не зовут. Звали Шуша — друзья. На работе она была Сашей, Сашенькой, Сашкой, Шурой — фонетика всегда оставалась шипящей. Имя шуршало опавшими листьями, дни начинались с шороха, превращались в шум.

Но на «Печатном дворе» были свои законы. Смена начиналась в 7.15. Опоздание каралось четвертованием, начальница долго слюнявила пальцы, листая «черную книгу», искала нужную графу и ставила аккуратный крестик, чтобы потом вычесть из Шушиной зарплаты рубля три себе на пряники.

Шуша с тоской думала: уж лучше бы ее по-буддийски огрели палкой по голове, чем такая тянучка…

В корректорском цеху выживали только женщины. Единственный мужчина был дядя Боря, и тот повесился. От любви, от пьянки и от жизни такой.

В буфете пахло мыльными тряпками и ячменной бурдой из бочки. Но в перерыв все приятно, можно болтать без оглядки или задумываться.

Смена кончалась в полчетвертого, когда сна уже ни в одном глазу, можно сгрызть сухой припасенный коржик и выйти на улицу. В свет. В глазах еще пляшут осточертевшие строчки и корректурные знаки, но вкус свободы от этого еще слаще. После работы наступает бессюжетица жизни.

Ирка (лет сорока) сегодня была без обычной напарницы, прогульщицы Маши. Очередной «муж» надкусил Маше сосок, и теперь у бедняги мастит или что-то в этом духе. Иркины рассказы всегда леденили душу. Не верить духу не хватало, чем мрачнее сказочка, тем охотнее ее слушала публика на «Печатном», тем веселее… Шуша привыкла. Дома она пожалуется Эмме, а Эмма — врач, интеллигент-циник, насыпет в плов побольше перца и дикторским голосом скажет: «Глупая ты, Алька… будешь много знать — сама станешь, как твоя Ирка…»