Читать «Половецкие пляски» онлайн - страница 214

— Да, — с вызовом отозвался Межинский, — я бы хотел сыграть шутку, такую шутку, милую путаницу времен, — он гаденько хихикнул, — но, увы, люди делают вид, что близоруки, а ведь сами начали игру в прошлое и в будущее, в узнавание, неузнавание. А ведь сегодня прекрасный денек, выбирай кого хочешь… как, наверное, и всегда… А вы, не знаю, как вас, удивлены?.. — Межинский зыркнул сощуренными глазками на Казимира.

— Я… признаться, даже слишком… тем, что их так много, всяких моих «будущих…», просто целые улицы, площади…

— Черт… Настоящих! Время — категория грамматики, и не больше. Сегодня не нужно шевелить мозгами и соблюдать условности. Старуха призналась вам, что она — ваша любовница? Пустяки! Пошлите ее куда подальше, объясните, что она в действительности ваша бабушка… словите ваше «случайное сердце»… Не трусьте и, как орут лотерейщики, играйте и выигрывайте…

Лиля и Казимир переглянулись. Длинный-длинный взгляд… она шептала — «старик — чернокнижник, и часы он чинит не простые, ох, доиграется…», а Казимиру хотелось потрогать ее щеки, мокрые от снега, они казались глянцевыми и одновременно мягкими, как мармелад.

Уже не помня как, Казимир оказался на улице. Снег кончился, и пронзала ясность того, что чудеса тоже кончились, ибо объяснены… Он по привычке, забыв о троллейбусах, шел пешком, погружаясь в вечернюю мистерию выходного дня. Небо, пугавшееся остроконечных крыш, сбросило серую маску и посветлело. Осенний вечер — а как летний рассвет… Казимир медленно изменял курс и поворачивал назад, неловко и неуклюже, как дирижабль. Он не хотел признаться себе в том, что боится опоздать… Вера в стариковский бред еще пошатывалась в нем, как новорожденный олененок… но шаг поневоле ускорялся, и наконец Казимир помчался по лужам и льдинкам, помчался обратно, по закоулкам, где только что брел и не встретил никого… Он бежал обратно, за случайным сердцем, за девушкой-оборотнем, прислуживающей то ли дьяволу, то ли безумцу, он бежал, абсолютно живой и абсолютно счастливый…

Настройщик

Любашеньке в детстве так и не купили инструмент.

…Теперь же она бессмысленно-мечтательно водила пальцами по кой-где растрескавшейся, шершавой коже, по пустым глазницам инкрустаций — коренастые немецкие буквы отстали за давностью лет, зато подсвечники жеманно выпячивали свои начищенные металлические шейки. «Эк кто-то постарался», — думалось Любаше. Стародавнее германское фортепиано недавно доставили от родственной воды на киселе — для племяшки, чтоб училась, как не вышло у Любаши. Нравилось — не лакированное, как нынешние, а словно морилкой крытое, ногтем вцарапывала беззащитные деревянные морщинки, желая отчего-то сделать их глубже и отчетливее, и в ней самой начинало бродить, как квас, необъяснимое чувство, нечто между сладко, больно и завидно…

Не успела даже причесаться и пыль с пальцев стряхнуть — в дверь позвонил ожидаемый настройщик. Весь как позапрошлогодняя рождественская открытка — цвета поблекшие, рубашка мятая, и жилетка в шерстяных затяжках, разве что паутина в голове не завелась. «Здрасссьте… темновато у вас», — просипел, улыбнувшись сразу всем лицом, приподнявшим косматые уголки волос по бокам задорной пологой лысины. Провел зачем-то пятерней по пианинной крышке — Любаше сразу стало щекотно и томительно-нежно, будто беличьей кисточкой по спине провели. «Пыльно», — констатировал настройщик, и Любонька встрепенулась, застыдилась и схватила зачем-то фиалку в горшке, неуместно устроившуюся на музыкальном сокровище. В ответ послышалось требовательное: «Оставьте!»