Читать «Дуралекс» онлайн - страница 2

 - Виновен, — отвечает седой на вопрос судьи.

 - Таким образом, гражданин Имре Додж признается виновным по делу об убийстве гражданина…

 Бу–бу–бу… Бу–бу–бу…

 Зачем так много говорить? Если вам так хочется кого–нибудь убить, — конкретно меня убить, — ну, подмигните охраннику, и пусть он выстрелит мне в затылок. Но зачем же издеваться надо мной!

 -… и приговорить подсудимого Имре Доджа к реинкарнации, — подытожил судья. Он поднял на секунду глаза от приговора и произнес залу усталой скороговоркой финальную фразу:

 Дуралекс, седлекс.

 Всё. Наверное, все поняли это завершающее бормотание, это колдовское «крибле, крабле, бумс!», кроме меня, потому что зал оживился, загомонил, заскрипел стульями, затопал к выходу.

 Подошел охранник и, дыша котлетной отрыжкой, нацепил мне на руки тонкую проволоку наручников. В полиции мне все время надевали белые — цвета невинности. А эти были черные — цвета смерти. Это специально так задумано?

 Он был совсем еще молод, этот полицейский, я бы даже сказал — юн. Но в лице его не отражалось ничего, кроме усталости. Да, я их всех утомил, и этого мальчика тоже. Утренняя котлета давно переварена его молодым здоровым желудком, он хочет есть. Дома его ждет молодая жена, с которой он успеет еще быстренько совокупиться, пока разогревается обеденная котлета. Я знаю, потому что пятнадцать лет назад я сам был таким. А теперь я стар, мне далеко за тридцать. Я настолько стар, что уже почти мертв.

 За совершенные преступления нужно нести наказание, я всегда это знал. Но оказывается, за несовершенные — тоже. Кто–то должен быть наказан — во благо, во имя и для.

 На этот раз этим «кто–то» стал я. И ничего нельзя изменить.

 

2

 

 Я почему–то представлял себе тюрьму совершенно иначе. По старым фильмам я знал, что это — мрачное, грязное и злое место, где каждый может тебя унизить, избить, «опустить» и даже лишить жизни. Ни за грош.

 Но все оказалось совсем не таким страшным в реальности. Я даже пожалел, что пожизненное заключение отменили как негуманное. В этой тюрьме, с ее уютными одиночными камерами, с мягкими «живыми» стенами, с ее коридорами, устеленными скрадывающим звук шагов материалом, с ее тишиной, вкусным запахом булочек к завтраку и добрым персоналом, я бы согласился провести остаток жизни, раз уж я непременно должен быть наказан.

 Но нет, мне сразу и четко объяснили, что здесь я ненадолго, что это всего лишь исходный берег Леты, на котором мне предстоит дождаться Харона, который переправит меня на другой.

 Нет–нет, это не фигура речи, сказали мне; на самом деле, тот аппарат, в который мне предстоит улечься максимум через неделю, называется именно так — «Харон», а сама тюрьма — «Лета». Вот так всё было многозначительно и лирично.

 Меня никто не обижал, об этом и речи не было. Как не было сокамерников, развязного и жестокого персонала с дубинками, решеток на окнах и самих окон. Целый день я был предоставлен самому себе, и, что удивительно, это нисколько не было для меня обременительно. Я, собственно, никогда не отличался особой энергичностью или страстью к общению, а моя работа хотя и доставляла мне много приятных минут, однако была суетна и тяжела, не говоря уж о том, что я уже три года не брал отпуск. Поэтому первые два дня, проведенные мною в, язык не поворачивается назвать это тюремной камерой, показались мне просто блаженством. Я валялся на кровати, читал (давно забытое удовольствие!), смотрел видеопанель, слушал музыку, в общем — наслаждался жизнью.