Читать «Человек Номоса» онлайн - страница 135

Генри Лайон Олди

Пятеро сыновей. Старшему около тридцати, не больше, Дочке Пенелопе — четырнадцать. Мне рассказывали: с Икарием, как жена, живет напея — долинная нимфа. Детей ему рожает. Если кому завидовать, так это человеку, на исходе лет способному увдечь нимфу не на ночь, не на день-два — на десятилетия.

А мы: подвиги, подвиги…

* * *

— Радуйся, Одиссей, сын Лаэрта! — Зычный голос хозяина вспугнул селезня в осоке. — Ну ты герой: назвали сопляком — сразу в зубы! Это по-нашему! по-геройски! Ладно, шучу, шучу!.. Эй, Пенелопчик! доча, благодари защитника!

Девушка, заворачивавшая подогретый сыр в лепешки, обернулась — и в глаза Одиссею будто солнцем плеснуло.

— Ишь, рыжехвостые! оба! Я ли на Итаке гостил, Лаэрт ли к нам заезжал?! Доча, ты чего?! Или не рада?

— Рада. Безумно, — и веснушчатое солнышко быстро, надеясь, что остальные не заметят, показало Одиссею язык.

Сын Лаэрта обиделся, но виду не подал.

У самих языки длинные: высунем, мало не покажется…

— Великая честь быть гостем богоравного Икария…

— Да ну! — отмахнулся почтенный старец. Сунул в рот маслину, косточкой плюнул в Эвмея; не попал и густо расхохотался. — Запел, щегол?! Великая честь, да сесть бы да съесть… Лучше делом займись, а то мои дорогие сыночки до ночи проваландаются! Нарожал, понимаешь, криворуких! помру, за год не похоронят!

Пятеро дорогих сыночков и ухом не повели: привыкли, должно быть, к шуткам папаши. Завертелось: сбрызнуть вином жаркое, очистить гранаты, раскидать в миски обильно перченную требуху, вертел покрутить… стряпухе-рабыне пособить с горшками…

— Жаль, ваятеля нет, — вздохнула язва-Пенелопа, когда Одиссей принялся разделывать барашка.

— Зачем, да? — вслух удивился эфиоп, увязавшийся со всеми.

— Запечатлеть в мраморе: великий герой побеждает жаркое. Небось прославился бы!

— Кто, баран? — Одиссей решил принять правила пока еще не ясной ему игры.

Мужчины дружно заржали, поддерживая собрата по оружию; Пенелопа фыркнула, но не нашлась с ответом и отвернулась. Икарий с укоризной взглянул на дочь, но видя, что гость весело смеется, лишь рукой махнул: «Дурь играет! в мамочку уродилась, вертихвостка…»

— Дионис, Гестия! Хай! Как говорится, чем богаты…

Да уж видим, видим: не на широкую ногу живется басилейскому брату. Однако: в брюхе-то урчит! и вино из дорогих — мендесийское темное, с легкой горчинкой.

— Удачи гостям!

— Благополучия хозяину с сыновьями!

— Доброго мужа его красавице-дочери!

А Пенелопа нахмурилась пуще прежнего. В сторону глядит.

Странно.

— Ну и как тебе, Лаэртид, та Гадесова похлебка, которую заварил мой достославный братец?

Малость осоловев от вина и жирного мяса, Одиссей лениво пожал плечами:

— Боюсь, начнут расхлебывать — едокам тошно станет. Только это ведь вроде Атрей-микенец сватовство затеял?

— Шиш с маком! — Икарий махнул толстой стряпухе, поскольку дорогие сыночки усердно вгрызались в жаркое: наливай, мол! — Кто такой нынче Атрей? сыночки его — кто?! Перекати-поле, зазнайки носатые. Только и славы, что отродье Пелопса, враля и лицемера! Вот братец и колебался. Прикидывал, взвешивал… пока не помер.