Читать «Чингисхан. Властелин мира» онлайн - страница 82

Так Индия, вся за исключением ее северной части, избежала завоевания монголами. Джелал эд-Дин остался жив, но его звездный час прошел. Он вновь вступал в схватку с ордой, но как партизан, авантюрист без родины.

Битва на Инде была последней демонстрацией хорезмийской доблести. От Тибета до Каспийского моря сопротивление угасло, а выжившие приверженцы ислама стали рабами завоевателя. И с окончанием войны, как и раньше в Китае, мысли старого монгола возвращались к родным местам.

«Мои сыновья захотят иметь такие земли и города, как эти, – говорил он, – но у меня такого желания нет».

Он был нужен в дальней Азии. Мухули умер, успев надеть крепкое монгольское ярмо на китайцев; в Гоби в совете вождей возникали смятения и раздоры; в царстве Ся зрело восстание. Чингисхан повел орду к верховьям Инда. Он знал, что до Ся, на далеких склонах Тибета, не более восьмисот миль от Кашмира, где он теперь находился. Но, как и до него Александр Македонский, он обнаружил дорогу, перекрытую массивами непроходимых хребтов. Проявив большую, чем Александр, мудрость в момент разочарования, он без колебаний повернул назад и отправился по своим же следам вокруг Крыши Мира к караванному пути, который он обнаружил во время своего вторжения.

Он штурмовал Пешавар и совершил марш по известному маршруту обратно в Самарканд. Весной 1220 года он впервые увидел стены и сады Самарканда, а теперь, осенью 1221 года, его миссия под Крышей Мира закончилась.

«Пора покончить с кровопролитием», – согласно кивал мудрый Елюй Чуцай.

Когда орда покинула последние руины за собой на юге, хан отдал обычный приказ – предать смерти всех пленных, и так погибло множество несчастных, следовавших за кочевниками. Женщины мусульманских правителей, которых монголы собирались взять в Гоби, оплакивали свою участь, в последний раз бросая взгляды на свою родину.

Похоже, в какой-то момент старый монгол задумался над значением своих завоеваний.

«Не думаешь ли ты, – спросил он у мусульманского мудреца, – что кровь, которую я пролил, люди мне припомнят?» Он вспомнил, как пытался понять, но равнодушно отверг древнюю мудрость Китая и ислама. «Я размышлял над изречениями мудрецов. Теперь я вижу, что убивал, не зная о том, что значит поступать правильно. Но какое мне дело до этих людей?»

К беженцам, собравшимся в Самарканде, которые вышли к нему в страхе, принеся дары, он был добр. Он говорил с ними, снова объяснял недостатки их последнего шаха, который не умел ни держать обещание, ни защищать своих подданных. Он назначил губернаторов из их числа и распространил на них то, что можно было бы назвать избирательным правом в монгольском владении – доля права на защиту, предоставляемого ясой. Этими людьми будут править достаточно долго его сыновья.

Завоеватель ощущал боль старых ран и, кажется, понимал, что его время в этом мире подходило к концу. Ему хотелось, чтобы вокруг был порядок: мятежи подавлены, яса проводилась бы в жизнь, а его сыновья были бы у власти.

Он разослал по почтовым трактам гонцов с призывом ко всем высшим военачальникам прибыть на великий совет на Сырдарье, близ того места, где он впервые вступил в Хорезм.