Читать «Ожидание: повести» онлайн - страница 144

Дмитрий Михайлович Холендро

— Как волну гонит? — спрашивает Харлаша сквозь ухмылку, прячущуюся в усах.

— Ой, не хитри, старый! Надоел ты мне. Честное слово, надоел, — признается Карпов и прикладывает широченную ладонь к груди. — Решил я тебя, черта лешего, отсюда выдернуть и выдерну. Не дам тебе одному тут маяться. Я сам с тобой маюсь каждый день!

— А ты не майся!

— Батюшки-матушки, ангелы-архангелы, дева чистая-пречистая, со святыми упокой, — рокочет Карпов.

— Чего это? — пугается Харлаша.

— Это я заместо нецензурных слов! Мы тебя на руках уволокем отсюда! Слышишь?

— Слышу, идет кто-то.

Весь домик старика наполняется топотом людских ног и голосами, как в баркасе, когда загоняют в невод рыбий косяк. Вваливаются рыбаки, больше все молодые. Тут и сыновья Луки, и карповские, и Варька с Лешкой, и матрос, и Надя. Тут и Саха в вышитой рубашке под кожанкой. Этот держит под мышкой сверток, вроде чемоданчика, в бумаге с цветными надписями: «Универмаг».

— Вот, Харлампий, — говорит он, — подарок тебе…

Старик хочет спросить, за что подарок, почему, но так растерян, что только трогает рукой упаковку. А Саха уже опустил сверток на стол и развязал его, и глазам всех открывается новенький патефон в пупырчатой синей коже. Лешка, получив из чьих-то рук сзади, ставит рядом с ним коробку.

— И пластиночки…

Ах, Саха! Это, значит, он запомнил, как хвалился старик в машине, будто Витька ему патефон купил… И пластинки, где поют под гитару… Витька, ведь он пел и на гитаре играл… Сам-то Витька петь не умеет… Гитара у него — она поет…

Толстые пальцы Сахи заталкивают в носик патефона иглу и опускают ее на пластинку. Игла шипит. А все прислушиваются и хохочут, когда в уши залпами бьют ритмы фокстрота.

— Не с того бока завели! — орет Саха.

— Ставь другую!

— Полечка…

— Симфония…

Гуртом, все сразу, они перебирают пластинки.

— О, — находит Саха. — Это ты любишь!

И откуда это берется? Вздрагивает в воздухе гитарная струна… Перебор за перебором, не убыстряясь, но становясь все гуще, нарастает звук… И рассыпается, чтобы родиться снова.

Сидит Харлаша, чуть вздернув голову, и слушает, теребя ус, как поет гитара.

— Хорошая музыка, — говорит он, улыбаясь.

— Ну вот, — вздыхает довольный Саха. — Пусть играет…

А старик поднимает со стола играющий патефон и ставит его на предусмотрительно протянутые руки Сахи, испугавшегося, что Харлаша грохнет подарок.

— Возьми.

— Харлампий! — зловеще повышает голос Карпов.

Патефон еще играет на руках Сахи, а Харлаша медленно, ступня к ступне, обходит теснящихся вокруг людей и говорит:

— У меня ж сын есть!.. Мой сын! Он здесь вырос… Ты думаешь, он хуже тебя, Саха? Или хуже тебя? — приближается он к Лешке. — Или тебя? Или тебя?..

Тень прячет его глаза в путанице бесцветных бровей и ресниц и снова открывает их, столько повидавшие на своем веку и никогда не терявшие надежды. Ну, как им объяснить, односельчанам, что он верит сыну? Самое лучшее, что они могли, они уже сделали. Они вселили в него эту веру. Не хуже он их, не хуже! Не умеет он объяснить. А глядит на людей и — верит.