Читать «Жизнь ни о чем» онлайн - страница 120

Нина принесла кофе — настоящий, черный, с густой коричневой пенкой, расставила на столе между нами рюмки, маленькие, из полупрозрачного фарфора, кофейные чашечки, блюдце с нарезанным и посыпанным сахарной пудрой лимоном и бутылку грузинского коньяка. Нина разлила кофе, я наполнил рюмки.

— Ну: За что выпьем?

— За нас, — предложила она.

— За нас!

Мы выпили. Закусили лимоном. Прихлебнули кофе. И как по команде закурили. Кофе, коньяк и сигарета — три обязательные составляющие. Одно без другого теряет половину своей прелести.

— А помнишь, — улыбнулась сквозь сигаретный дым Нина, — как Наталья угощала нас французским коньяком?

— Еще бы!

— Почему-то коньяк был в графинчике. И она долго объясняла, что бутылку у нее кто-то выпросил как сувенир: Что-то в это роде. Вы все пили и нахваливали. Еще бы! Французский коньяк! Тогда он у нас был еще редкостью. А я про себя думала, что никакой он не французский, а самый обыкновенный армянский. Просто Наталья хотела вам, мальчишкам, пустить пыль в глаза. Вас ведь так легко обманывать. Что мальчишек, что мужчин. Вы сами всегда готовы обмануться.

— Ну, положим, не всегда. Насчет коньяка у меня тоже такая мысль была. И у Андрея тоже. Он мне потом по секрету сказал.

— А мне Боря Путешественник. Я с ним часто общаюсь через «аську».

— Я тоже. Вот кому повезло в жизни, правда? По крайней мере он единственный, кто может с чистой совестью сказать, что живет не как все.

— А как же Андрей?

— А что — Андрей? — Во мне проснулся дух противоречия, разбуженный Натальей Васильевной. — В наше время быть богатым — не исключение, а правило. По крайней мере все хотели бы жить так, как он, только не получается. А вот подражать Боре немногие бы захотели.

— Это точно.

— А ты?

— Что я? Я бы ни за что! Я змей ужасно боюсь.

— Я не про то. Твой образ жизни тоже вряд ли назовешь традиционным.

— Вот ты про что: — Она небрежно закинула ногу на ногу, сощурила глаза, улыбнулась.

Кожа на ногах, я заметил, у нее гладкая и загорелая, как в молодости, ногти покрыты нежно-розовым лаком, пятки розовые и гладкие, как у младенца. Возраст выдают, пожалуй, только руки и, в меньшей степени, лицо и шея. Может пока себе позволить принимать меня по-домашнему, без малейших следов макияжа, в простеньком халатике и тапочках на босу ногу, и при этом производить впечатление ухоженной и красивой женщины. Впечатление, которое она не стремится производить. По крайней мере — на меня. И на других мужчин тоже. Мы — вне игры. Наше мнение больше ничего не значит для Нины и ее новых подруг. Нас даже не особенно стесняются — как мы не стесняемся своих домашних питомцев.

— Можешь не говорить об этом, если не хочешь.

— Да нет, я этого не стыжусь. И даже дочка привыкла и перестала меня стыдиться. Хотя и не собирается следовать моему примеру, — уточнила Нина. Папаше своему ничего не говорит, и на том спасибо: Но ты ведь не для того ко мне приехал, чтобы выслушивать бредни старой лесбиянки!

Нина не покраснела и не побледнела, произнося страшное слово. Рука с сигаретой не дрогнула. И глаз от меня она не отвела, напротив, пристальнее вглядывалась, словно хотела понять, какое произвела на меня впечатление. Но я тоже не промах. Я слишком долго работал следователем прокуратуры и научился владеть собой. К тому же я здесь действительно не затем, чтобы выслушивать проповеди о преимуществах лесбийской любви. Другое дело, что я пока что не знаю, поможет необычная ориентация Нины моему делу или помешает. Понятно, что шантажировать ее этим бесполезно. Она уже приспособилась к своему нынешнему состоянию и не делает из него тайны. А где нет тайны, нет повода для шантажа. Чувство вины? Вряд ли она чувствует себя виноватой перед кем-то. И уж в последнюю очередь — передо мной. Остается одно: ее несомненная благодарность к Андрею. В этом обмануться трудно. Он благодетель не только для половины города. Он что-то такое сделал для Нины — думается, не только компьютер, это мелочь, приятное дополнение к главному, — в чем-то он ей по-настоящему помог. И ради него она готова на многое.