Читать «Жить и помнить» онлайн - страница 190
Иван Иулианович Свистунов
Белый мрамор обелиска на могиле Курбатова виден и в темноте. Юзек подошел к могиле. Цветы. Вся могила в цветах. Жена старается. Да и школьники взяли шефство над могилой. Следят за чистотой. По праздникам проводят здесь сборы, принимают какую-то присягу. Усмехнулся. Даже себе не хотел признаться, что завидует Курбатову и мертвому. Мертвый русский офицер близок людям. А он, живой, вынужден прозябать, дрожать в страхе, прятать глаза от родного отца, от родной матери. Вспомнил слова Пшебыльского: лучше быть живой собакой, чем мертвым львом. Живая собака… Нет, врете! Не собака!
Подошел к обелиску, постучал тросточкой о мрамор.
— Как лежится, пан майор, в чужой земле? В польской земле? — У опьяненного Юзека сердце стало мягким: — В конце концов, ты был неплохим парнем. Но кто тебя просил в Польшу? Кто?
Послышался шорох. Черт побери! Кто-то ходит. Еще услышит его болтовню.
В темной аллее голос Элеоноры:
— Янек, ты?
Пришла! Теперь Юзек был рад, что пришла Элеонора. Поговорит с нею еще раз. Последний раз! Чем он хуже Янека? Он моложе брата…
Элеонора вышла из темноты. В недоумении остановилась:
— Как ты сюда попал? Где Янек? Я получила его записку.
— Тебе писал я.
Даже в полутьме видно удивление на лице Элеоноры.
— Ты писал? А почерк Янека. — Элеонора развернула записку, подошла к фонарю. — Я не ошиблась — рука Янека. Ты подделал его почерк?
Юзек выхватил записку:
— Прости меня, Элеонора. Если бы я написал от своего имени, ты, конечно, не пришла бы. Ты избегаешь встреч со мной. Нам надо поговорить.
— Очень жаль, что ты пускаешься на такие уловки. Не ожидала.
— Не говори так строго. Я знаю — ты недолюбливаешь меня. Но сегодня я не буду говорить о своих чувствах к тебе. После возвращения Яна…
— Ты оказался плохим пророком.
— Но я так люблю тебя, Элеонора, — и дотронулся до ее руки. Элеонора отдернула руку.
— Я запретила тебе говорить о любви. Если ты вызвал меня только для этого, то я сейчас же уйду. — И пошла по аллее, ведущей в город.
— Постой, постой! — шел сзади Юзек. — Честное слово будет важный разговор. Я хотел спросить тебя, рассказывала ли ты кому-нибудь о том, как жили мы в лагере перемещенных лиц.
Элеонора остановилась: она не ждала такого вопроса. Война, оккупация, лагеря — все осталось далеко позади. Не хотелось вспоминать прошлое: слишком больно.
— Почему тебя это интересует? Если у тебя чистая совесть, то тебе нечего бояться.
Коньяк, выпитый в вокзальном буфете, страх, не проходящий ни днем ни ночью, ноющий зуд неразделенной, отвергнутой любви — все смешалось, перепуталось:
— Намек? Мне надоели намеки. Говори, что ты знаешь?
— Такой тон! Я ухожу…
— Лучше скажи, что ты знаешь о моей жизни в лагере. — Теперь в голосе Юзека не было ни вкрадчивости, ни покорности. — Только я могу спасти Янека.
— От кого ты будешь его спасать? От своих дружков, с которыми шушукался в лагере, а теперь шляешься по пивным? От них?
— Не оскорбляй патриотов, идущих на все ради родины, ради священной польской земли!