Читать «Чудовищ нет» онлайн - страница 134

— Гарантия?

— Гарантия.

— Кто ж будет новым начальником милиции? Оборотень? Пошли в шк... — Я увидел, что на часах почти одиннадцать. — Гулять пошли, что ли?

На лестнице нам навстречу попался соседский мужик, с утра уже никакой.

— Жыних. Жыних и невеста, — сказал он с трудом и захихикал. — Батьке скажи, щоб на свабд... на свадьбу щоб позвал! Не забыл! Это ж надо, прям с койки небось и в школу!

— Пошел ты в жопу, дядя Коля, — сказал я ему без обиды.

Лорка засмеялась.

Солнышко, ветерок... Почти лето.

— Что вы теперь будете делать? — спросил я, пиная валяющуюся на асфальте сигаретную пачку.

— Уедем.

— Куда?

— Я еще не знаю... И не скажу тебе, когда узнаю. Но я тебе обязательно напишу. Правда, без обратного адреса.

— Это обязательно?

— Ты и так знаешь больше, чем хотелось бы, — с укоризной сказала Лорка.

Я усмехнулся:

— Как в анекдоте про Деда Мороза. «Теперь вам придется меня убить».

— Нет, конечно... Что ты можешь сделать с тем, что знаешь? Написать в газету? Выступить по телевидению? Написать письмо президенту? А ты знаешь, кто он, президент?

— Что, и он?!

Я остановился. Лорка кашлянула, то ли утвердительно, то ли отрицательно, и продолжила:

— Тебе никто не поверит. А если и поверят, к примеру, в газете, то лишь в такой, к которой есть устоявшееся отношение нормальных, прагматичных людей. В «Известия» или «Российскую газету» тебя никто не пустит, а в желтых листках можешь болтать все, что заблагорассудится, они на этом зарабатывают деньги, им самим веры нет никакой... Теперь ты понимаешь, почему мы не боимся огласки? Твой прапрадедушка, к слову, тоже это понял. И описал в своем дневнике. Кстати...

Она раскрыла сумку и подала мне обычный листок, компьютерную распечатку.

— Последняя запись. Это последняя запись, которая была в дневнике твоего прапрадеда. Я перевела для тебя. Прочти потом... дома...

Я взял листок, сложил вчетверо и убрал в карман ветровки.

— А теперь мне пора, — сказала Лорка.

Очень ласково, она никогда, кажется, со мной так не говорила. Мне могло и показаться, но — нет, никогда. В глазах ее я увидел слезы, которые тут же исчезли, но они там были, я в этом уверен.

— Если ты меня не хочешь кусать, то поцелуй, что ли... — неловко сказал я.

И мы поцеловались. Ее губы были влажными и упругими, от нее пахло хорошими духами, но мне почудился металлический запах крови — так пахнут мелкие монеты, если набрать их в горсть, потереть в ладонях и поднести к лицу.

— До свидания, Леша, — сказала она, отстранив меня. — Если ты думаешь, что мне легко расставаться, то ты ошибаешься. Очень сильно ошибаешься. Но чем скорее мы расстанемся, тем будет легче и мне, и тебе. Я напишу, обязательно напишу!

Она повернулась и пошла по аллейке, потом побежала. Сумка била ее по спине, ехавший навстречу дед-велосипедист вильнул, выругался вслед... Я подождал, пока Лорка свернет за поворот, и пошел домой.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

ГОД 1880-й

Второе горе прошло; вот идет скоро третье горе.

Откровение Иоанна Богослова, 11:14

1

Страшен, страшен небольшой российский городок поздним вечером! Смотришь, там протянулась непонятная тень, там свету вовсе никакого нет, и господь его разберет, что таится в темной подворотне; и в окнах ни огонька, ибо все уже спят, отошли от дел, и кричи не кричи, а если только околоточный услышит, позднему же прохожему и дела никакого до крику вашего не будет, только засеменит он быстрее, обнявши самого себя от страха руками, заоглядывается, моля в душе Бога лишь о том, чтобы никого и ничего не увидать. То ли дело Европа: здесь фонарь, там — полицейская будка, и даже в самом темном уголку нет-нет да обнаружится уютная кофейня или шумный погребок с засидевшимися гуляками, коих и бояться-то нестрашно, коли вы, конечно, не начитались перед тем записок господина Видока или чего подобного. А на Руси... На Руси городской парк — не парк, а, почитай, целый лес, а уж на кладбище, заросшее напрочь старыми липами, с черной церквою посередине, и вовсе упаси господь ночью забрести, уж лучше обойти за квартал-другой. Пускай и лежат там бабушки и дедушки, чьи-то милые, оплаканные, упокоившиеся во Христе, как полагается, — ан все одно жутко, и смотришь, торопясь, не покажется ли над кладбищенской оградою черная жуткая голова? не дышит ли кто хрипло, страшно в бузинных кустах? не тянется ли сквозь крестообразное отверстие в кладке ограды невесть чья рука, растопырясь, что твой паук?