Читать «Сенсация» онлайн - страница 94

— Русские — плохие люди.

— Очень плохие.

— Графы и принцы, а занимают деньги!

— Да.

— Президент Джексон — хороший, добрый человек. Он подарил для моей миссии фисгармонию. Некоторые Джексоны очень глупые, но президент — мой друг.

— Правильно.

— Знаете что, — сказал швед, вставая, — пойдемте к моему другу Джексону.

2

В тот первый и, как выяснилось, последний вечер Советской власти в Эсмаилии президентский дворец был празднично иллюминирован. Его не заливали световые потоки искусно скрытых дуговых ламп, которым отдают предпочтение более зрелые диктатуры. За неимением лучшего он был освещен множеством китайских фонариков, которыми Джексоны увешивали веранду, празднуя свои многочисленные дни рождения. Все фасадные окна, числом десять, были распахнуты настежь, и зажженные в комнатах лампы бросали уютные блики на ноттингемский тюль, портьеры и увеличенные фотографии. Красный флаг на фоне ночного неба казался черным. На центральном балконе стоял доктор Бенито с группой Молодых эсмаильцев. Большая толпа эсмаильцев собралась поглядеть на иллюминацию.

— Что он говорит? — спросил Уильям.

— Объявил об отмене воскресений и призывает добровольцев перейти на десятидневную, десятичасовую рабочую неделю. Не могу сказать, что он выбрал для этого подходящий момент.

Швед, горя мщением, протиснулся вперед. Уильям и мистер Болдуин стояли позади толпы. Люди были настроены вяло. Им нравилось, что дворец ярко освещен. Они благосклонно относились к риторике во всех ее видах, будь то церковные проповеди, просветительские лекции, политические программы, панегирики мертвым или живым, благотворительные воззвания, — все их убаюкивало одинаково. Звуки человеческого голоса им тоже нравились — особенно когда их издавали громко и долго. За свою жизнь эсмаильцы выслушали с этого балкона слишком много невыполненных обещаний, а потому угрозы нового режима оставляли их равнодушными. Вдруг, посреди одного из пассажей Бенито, по толпе пробежал возбужденный шум. Шеи стали вытягиваться. В окне первого этажа появился швед. Бенито, чувствуя неожиданно пробудившийся интерес, повысил голос, закатил глаза и засверкал белыми зубами. Толпа затихла в предвкушении необычного спектакля. Она видела то, чего не видел Бенито, — как швед летаргически, но эффективно разносил внизу холл. Он сорвал портьеры, смахнул с каминной доски четырнадцать декоративных ваз и с грохотом выбросил из окна горшок с папоротником. Публика одобрительно захлопала. Молодые эсмаильцы позади Бенито зашептались, но он, глухой ко всему, кроме собственного красноречия, продолжал будоражить ночь марксистскими заклинаниями.

Для зрителей из задних рядов, которым не были слышны второстепенные звуки, действие разворачивалось с беспечной непоследовательностью первых кинокомедий. Революционный комитет бросил своего лидера и скрылся из виду, но почти тотчас же вновь очутился на балконе, в панике отходя перед наступавшим на них, освещенным огнями шведом, который вращал над головой маленьким золоченым стульчиком.