Читать «Кармен и Бенкендорф» онлайн - страница 22

И кое-кто, наверное, из-за него пострадал…

— Кое-кто!.. — хмыкает Кармен, и каблуки ее цокают по полу, мешая моему венику.

— Парадокс в том, — поднимаю взгляд от пола, — что те, кого он якобы гнобил при коммунизме, после крушения Советского Союза сначала выгнали деда на пенсию, а буквально через несколько месяцев призвали на работу снова. Выдворенные в свое время из СССР диссиденты потащили Соломина с собой гасить резню на Северном Кавказе. Он почти год командовал управлением информации. Был в Карабахе, Баку, в Абхазии… Знаком со всей политической, журналистской и литературной элитой страны и даже зарубежья. Никто лучше деда не умеет общаться с пишущей братией.

Я сам уже в этом убедился здесь.

— Я тоже кое в чем убедилась, — резко останавливается Анна. — Так что не надо тут агитировать за советскую власть!

— В чем ты убедилась? — распрямляюсь я во весь рост. — Что, дед зарубил твои повести? Наступил на горло твоей песне?

Кармен молчит, потом машет рукой:

— А, неважно.

— Что значит неважно? Сказала «а», говори «б», — начинаю я заводиться.

— Бэ, — вызывающе бросает Анна и гордо задирает свой нерусский нос.

— Вообще-то, странный разговор получается у проститутки с клиентом, пытаюсь уколоть упрямую Кармен, чтоб отомстить за ее несправедливое отношение к Соломину.

— Мы давно вышли за рамки чисто деловых отношений, — отбивается Анна и опять начинает ходить по комнате.

— Я не знаю, что у тебя было с дедом, — опять принимаюсь подметать грязный пол. — Но Соломин лучше, чем ты думаешь… Взять того же Бориса Можаева. Он же почти откровенный антисоветчик был. Его все редакторы журналов печатать боялись.

Юрия Любимова (главрежа театра на Таганке) драли в хвост и в гриву за то, что поставил пьесу Можаева. А Соломин помогал ему печататься. Несколько серьезных вещей на грани фола протолкнул в журналы. В конце концов они даже друзьями стали.

— Ура советской цензуре! — мрачно провозглашает Анна и закуривает.

— Ничего постыдного в цензуре нет, — отбиваюсь я. — Даже Достоевский, говорят, цензором был…

— Ха! Достоевский никогда не был цензором, — пристукивает каблуком Кармен. — Достоевский был каторжанином… Он только говорил о необходимости цензуры.

— Ты-то откуда знаешь? — вскипаю я.

— А я что, пальцем деланная? Мы все учились понемногу… Я, например, на филологическом. Но заочно.

— Представляю себе учебу заочно.

— А с ребенком на руках много не научишься, — срезает меня Кармен.

— У тебя есть ребенок? — и я распрямляюсь.

— Да еще какой! Двенадцатый год пошел. Скоро девок за попки щипать будет; — Анна смотрит на меня с вызовом.

— Сколько ж тебе Лет?

— Галантный вопрос, ничего не скажешь, — фыркает Кармен.

— Да ладно тебе, — я снова наклоняюсь к венику. — Могла бы принять за комплимент.

— Спасибо! — с нажимом говорит Анна и, стряхнув пепел сигареты на грязный участок пола, опять начинает ходить туда-сюда, как маятник.

— А где он сейчас, твой сын?

— С матерью. Здесь, в городе.

— А мужа, конечно, нет.