Читать «Купленная революция. Тайное дело Парвуса» онлайн - страница 195

Произведение разрушения, которое было представлено в виде плана в Берлине в 1915 году, а потом реализовано в России, Парвус никогда не комментировал. Очевидно, он не видел собственными глазами то, что взволнованно описывал nepißbift немецкий посол при правительстве Ленина, Мирбах, когда он в мае 1918 года прибыл в Москву: «…Святая Москва, символ царской власти и оплот православной церкви в руках большевиков, вероятно, это самая большая сумятица стилей, которую выявил русский переворот. Кто видел столицу в дни ее блеска, тот вряд ли узнает ее сейчас. Полное запустение, повсюду грязь, и следы бессмысленной разрухи видны на каждом шагу. Во всех частях города, а особенно в центральном деловом квартале, следы от пуль на стенах и окнах свидетельствуют о сильных боях, которые проходили за взятие города. Большая гостиница «Метрополь» была опустошена артиллерийскими орудиями, а Кремль тоже оставляет сильное чувство сожаления; некоторые башни сильно повреждены, а Иверские ворота частично разрушены и забиты досками…»

Госсекретарь убедительно просит посла в ответ на его запрос в йюне: «Мы должны попытаться задержать консолидацию России и с этой точки зрения поддержать крайне левые партии…»

Двумя месяцами позже, в августе 1918 года, адмирал Хинтце, теперь уже в качестве госсекретаря, добавил к этому: «Чего же мы хотим на Востоке? Военного паралича России. Это большевики сделают лучше, чем любая другая русская партия. (…) Мы не можем потребовать, чтобы они нас за это любили — давайте удовлетворимся их обморочным состоянием. (…) Мы их эксплуатируем. Это политично и это политика».

На этот счет Парвус не излагает никаких мыслей, ведь он столько лет над этим работал. Но в душе он стал немцем и страдает намного больше от крушения Германии. Когда началась Версальская конференция по уничтожению Германии — что было легко сделано одним только ультимативным требованием Антанты, предъявленным из Лондона Берлину, в размере 123 миллиардов золотых марок, 50 из которых они требовали сразу, — Парвус поднимает свой голос в собственных газетах и удивляет происшедшей с ним переменой. На сей раз он предостерегает от большевизма, который, вероятно, будет «приглашен» по запланированным договорам «к удару на Запад». И единственное, что могло бы спасти европейские окраинные государства между Западом и Востоком от превосходства будущего русского империализма, пророчествует он, так это объединение Европы. Он настолько европеец, что не думает об Америке иначе, чем Тосквилле.

В приятной обстановке роскоши своего нового места жительства, окруженный заботой ливрейных лакеев, Парвус в очередной раз расцветает. Он энергично работает над газетой «Глоке», главный редактор которой Конрад Хениш, — один из немногих, оставшихся верным Парвусу, — стал министром культуры Пруссии. Он издает еще одну газету «Дер Ауфбау», выходящую на нескольких европейских языках. На веселых вечеринках для особо интеллектуальных гостей или влиятельных персон он наслаждается представленным им форумом. Но политики избегают контактов с ним; некоторые, такие как Эберт, поддерживают с ним отношения тайно.