Читать «Александр Секацкий в Журнальном зале 1999-2012» онлайн - страница 87

Отцеприимство не означает безотцовщины или сиротства в классическом понимании этих явлений: перед нами дефицит совсем другого рода.

“Видал, какой он?” — говорит один из мальчиков в фильме “Возвращение”. “Да”, — через некоторое время отвечает младший брат. И не находит, что еще можно добавить. Такова могла бы быть реакция земного существа на невесомость: с чем ее сравнить — ну, разве что с кратковременным ощущением падения, с тем, что может присниться, или с опытом vertigo, сартровского “головокружения”, относительно которого даже неизвестно, радоваться или спасаться. Это сладкий ужас неизведанного: “Видал, какой он…”

Безотцовщина военных и послевоенных времен, периодически настигавшая человечество, не наносила ущерба фигуре отца. Место отца оставалось незыблемым, хотя и пустующим для некоторого множества конкретных случаев. Мальчик или, скажем так, подросток, оказавшийся без отца, по крайней мере, твердо знал, что именно (и, разумеется, кто именно) у него отсутствует. Негативный опыт отсутствия в каком-то смысле оставлял столь же глубокий оттиск, как и нормальное, переданное по эстафете поколений содружество отца и сына. Поэтому сын, выросший без отца, испытывал, конечно, дополнительные социальные трудности, но эти трудности не касались проекта реализации его собственного будущего отцовского начала. Недоумения по поводу того, что следует передать своему сыну, не возникало; негативный опыт не приводил к сбоям в этой программе.

То, что происходит с двумя последними поколениями в России, можно определить как закат Фигуры Отца и проблематизацию самого места, занимаемого отцом на протяжении многих поколений, — как принято говорить, с незапамятных времен. По крайней мере, уже Аристотель для иллюстрации причинно-следственных отношений приводил пример, видимо, представлявшийся ему предельно очевидным: отец есть причина сына. Возражали ему только софисты, и возражали именно потому, что специализировались на опровержении как раз хрестоматийных примеров. Их тезис звучал так: сын есть причина отца, ибо стать отцом можно лишь родив сына — только это событие и делает мужчину отцом. Софистическое опровержение не было принято во внимание, хотя вполне можно было углубиться в содержательную сторону тезиса и, к примеру, отметить, что передачи семени еще недостаточно для того, чтобы отец обрел сына, а сын отца, — но содержательный разбор софизмов считался делом пустым и никчемным.

Пример Аристотеля так и оставался классическим, пока само время не отменило его, пока не выступили с коллективным опровержением сыновья, в том числе и те, которые стали режиссерами, сценаристами, да и просто внимательными зрителями. Конечно, всегда были в ходу поговорки вроде популярной одесской шутки “отцовство и отчество — две большие разницы”. Но настоящие перемены наступили тогда, когда эта шутка перестала быть смешной, то есть перестала быть шуткой, сделавшись простой банальностью. Шуткой стал, скорее, аристотелевский пример причинно-следственных отношений.