Читать «Мудрость змеи: Первобытный человек, Луна и Солнце» онлайн - страница 45

Виталий Епифанович Ларичев

Он знал, куда ему следует направиться: в первую очередь, конечно, в Музей национальных древностей, что располагается в предместье столицы Франции Сен-Жермен-ан-Лэ, бывшей летней резиденции королей и месте рождения Людовика XIV. Это было то самое хранилище культурных ценностей страны, учрежденное еще в 1862 г. любителем астрономии и кельтских древностей, археологом-императором Наполеоном III, и куда в свое время Буше де Перт передал свою коллекцию, некогда опрометчиво отвергнутую Академией как «просто камни, не имеющий ценности хлам». Теперь, сто лет спустя, музей этот располагал уникальным собранием материалов по истории становления науки о культуре древнейших людей. Стоит ли говорить, что здесь нашли надежное пристанище собрания «допотопных» орудий, а также предметы искусства, обнаруженные при раскопках Эдуардом Лартэ, те самые многозначительные документы, которые «реабилитировали» Буше де Перта в начале 60-х годов XIX века.

Костяная пластина из Абри Бланшар с лунками на широкой плоскости и нарезками по краям.

В главном выставочном зале экспонатов древнекаменного века стояло множество шкафов, с размещенными в них почерневшими и поломанными костями. После некоторых раздумий Маршак решил приступить к делу, обратившись к шкафу № 1, где были сосредоточены образцы с разного рода гравировками, которые датировались временем от 30 тысяч до 12 тысяч лет назад. Он рассуждал просто: если в этой случайно избранной коллекции орнаментированных палеолитическим охотником «предметов искусства», найденных в самых разных местах Франции, окажутся изделия с записями лунных фаз, то это может стать лучшим подтверждением оправданности его гипотезы.

Почему бы в таком случае не начать работу с экспоната, который находится, допустим… в левом верхнем углу шкафа № 1? Он найден полвека назад в Абри Бланшар, всего в нескольких километрах к северу от Пато. Когда этот кусочек кости оказался на столе и был внимательно осмотрен, Маршака охватило тоскливое чувство безнадежности. Оспины выгравированных на широких плоскостях предмета лунок располагались, кажется, настолько случайно, что ни о какой упорядоченной расшифровке этого хаоса не могло быть и речи. Эта находка из навеса Бланшар, представилось ему, начисто опровергает гипотезу лунных записей. Достаточно сказать, что каверны не только почему-то отличались друг от друга размерами, формой, глубиной, но к тому же образовывали не прямые упорядоченные ряды, к чему Маршак привык, работая с опубликованными материалами, а некие аркообразные изогнутые дуги.

Ему, однако, не хотелось сдаваться на первом же образце. Костяная пластина в поисках хоть малейшей зацепки для начала расшифровки в течение многих часов рассматривалась им под разными углами, подсвечивалась мощной лампой, а мельчайшие детали анализировались с помощью бинокуляра и монокля ювелира. И вот забрезжила робкая надежда на благоприятный исход затеянного предприятия — хаос в размещении лунок начал постепенно проясняться, приобретал упорядоченность. Лунки как бы сами собой, помимо его воли и желания, группировались в некое подобие последовательных рядов, образующих вместе серпантинную фигуру. Приходилось лишь удивляться, как же это он сразу не увидел ее. Дальше — больше: в свою очередь, каждый из рядов, почти прямых или слегка изогнутых, на глазах распался на некие, тоже как будто упорядоченные, группы лунок, которые отличались конфигурацией. Маршак вскоре заметил, что одни знаки на пластине были округлыми, другие серповидными, а среди них часть загибалась отчего-то справа налево или, наоборот, слева направо. В округлом, полном яркого света поле бинокуляра было как на ладони видно, что при работе палеолитический гравер использовал то тонкий инструмент, то более массивный. Он явно менял также силу нажима. Совершенно определенный стиль использовался при этом для ограниченного числа меток. Они-то и образовывали своеобразные секции серпантинной фигуры, в которые входили 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 и 8 лунок. Особое впечатление производили четыре серповидные лунки в верхнем левом, да и правом тоже углу серпантина. Они, образуя подобие квадрата в верхней части композиции, как раз и оформляли своего рода повороты, которые убеждали в правильности видения «узора», строго продуманной картины рассредоточения знаков. Маршак, тщательно зарисовывая очертания лунок и подолгу раздумывая над особенностями их нанесения, уяснил, что при создании серпантинной фигуры, которую составляли 69 каверн, было использовано 24 варианта фигурных знаков! Все эти детали он не мог не считать значимыми. В самом доле, для чего на пространстве всего в пять квадратных сантиметров гравировать орнамент, структурные звенья которого характеризуются таким многообразием конфигураций? Но если это не узор, то серпантинную упорядоченность следует воспринимать как растянутую во времени запись, как образную, суммарную в основе, но отнюдь не арифметическую модель череды смен фаз Луны. И тут Маршак позволил себе, наконец, перевести дух к вздохнуть с облегчением. Стало ясно, что он вновь вышел на знакомую дорогу.