Читать «Усталость» онлайн - страница 42

— Как хотите, — сказала она, поджав губы.

Я написал Маарье записку в несколько строк. Просил не навещать меня, у меня ничего больше нет и через день-другой, самое большее через неделю я уже выпишусь.

Потом я помахал Маарье из окна. Даже это было нелегко. Она пришла в маленькой черной шляпке и больших уродливых ботиках. К рукаву был пришит широкий траурный креп. Креп — это отвратительно, ни за что не стал бы носить такую ленту! Распущенные рыжие волосы Маарьи были усеяны снежинками. Чтобы поближе подобраться к окну, она зашла в снег чуть ли не по колено. Так и стояла в сугробе — жалкая, беспомощная, одинокая. Мне не было до нее никакого дела… но чем тут можно было помочь? Я думал о ней, как о вещи: под пальто у нее платье, под платьем — комбинация, под ней — лифчик, под ним — грустные пуговичные соски, которых я если и коснусь когда-нибудь снова, так только из чувства долга. Маарья пыталась улыбаться и судорожно махала голой рукой. Потом она ушла. По грязному двору Зээвальда.

Я кинулся в постель, натянул на голову одеяло и подумал: мир супа, мир трущобных кошек. Господи, до чего это все бессмысленно, бессмысленно! Отец Маарьи, мой учитель, умер бессмысленно, что-то умерло во мне самом — бессмысленно. Бессмысленно и то, что произошло у нас с Маарьей. Я мог бы всем нам посочувствовать, но и в этом не было смысла. Какая польза от сочувствия? Я валяюсь здесь, а Маарья слоняется по неуютным пустым комнатам, словно бледный призрак с красными заплаканными глазами; почтенный эстет Каррик разлагается в своем гробу по всем законам биохимии и, само собой, крайне деловито на аминокислоты и диамины. И в этом тоже нет смысла. Или все-таки есть? Да, в этом все-таки есть смысл. В распаде всегда есть смысл. Ведь смысл смерти в разложении.

Три недели спустя я шагал по двору Зээвальда в сторону Пальдиски маантээ. Но, видимо, я был уже не тем, кто явился сюда. Хотите швыряйте камнями в кошек, плевать! В последние ночи я не стеснялся даже пользоваться ночным горшком под своей кроватью!

Вино кончилось. Я зажег настольную лампу. Посмотрелся в зеркало. До чего странно видеть свое отражение ночью. Что это за личность там за стеклом? Ах да, это же я! Но все же кто это? Кто он такой, этот Руубен Пиллимээс, откуда он взялся? Почему именно он оказался мной? Пиллимээс — чудесная фамилия, не правда ли? Наверняка, мой дальний предок, оставивший мне эту фамилию, был музыкантом. Великим мастером тренькать на каннеле. Воображаю себе: солнце зашло, горит заря, косари выхлестали из себя в бане недельную усталость. Уселись в своих белых холщевиках на приступочках амбара и слушают. Пахнет трава, пахнет земля, а мой предок тренькает. Мужчины посерьезнели и стыдливо опустили очи долу, а у женщин даже слезы на глазах. А он знай играет и время знай течет. Время знай течет, люди рождаются и умирают — и вот однажды, то есть уже в наши дни, наступает моя очередь жить. И вот я живу, я тоже тренькатель, паршивый тренькатель, понурившийся на краю света со своими заботами, картофельной якобы окраски, и со своими мечтами, которым опять же зверски не хватает хлорофилла, — так ведь говорил этот парень!