Читать «ОТ ПЕТРА I ДО КАТАСТРОФЫ 1917» онлайн - страница 291

Чтобы набраться мудрости, Белинский вошел в кружок Станкевича по изучению философии.

И здесь интересно наблюдать за его «эволюцией» — вначале стал изучать Гегеля, и вскоре Гегель вытеснил Шиллера и стал его кумиром; затем Белинский стал изучать Фихте, и когда умудрился обнаружить в философии Фихте «не я» радикальную революционность, то его Кумиром стал Фихте, вытеснивший Гегеля. На этом этапе Белинский восхищался бунтарем Лермонтовым, хотя и уважительно относился к А.Пушкину, хотя в статье «Русская литература в 1840 году» написал про литературу в России: «Мы не имеем литературы, как историче­ского и преемственного сознания русского общества», — и это уже после смерти Пушкина и многих произведений Лермонтова и Гоголя. И хотя через два года Белинский признал свою глупость, но это говорит о многом — о его низком интеллектуальном уровне, хотя в этот период Белинский чувствовал себя в статусе первого российского критика — богом критики.

Особенно после советского образования, когда самостоятельно изучаешь деятельность Белинского, то диву даёшься — как могли эту посредственность так высоко вознести советские идеологи? — Хотя их идеологическая и политическая подоплека понятна — критиковал порядки при монархии. Но и в советское время знаменитый профессор В. В. Зеньковский (1881-1962) отметил:

«Вокруг имени В. Г. Белинского в русской исторической литературе давно идет горячий, доныне не замолкший спор — преимущественно по вопросу об оценке его значения в истории русской мысли. Ещё не­давно Д. И. Чижевский (1894-1977) в своей большой работе «Гегель в России» высказывался в том смысле, что у Белинского репутация совершенно не заслуженная».

Сомнений в этом никаких нет, особенно после того, как Белинский в том же 1840 году очередной раз ляпнул по поводу знаменитого произ­ведения Грибоедова: «Чацкие всегда будут смешны для меня, и я буду их делать смешными для многих, не заботясь, что мой приятель примет эти нападки за личность и оскорбится ими». Не только этой ошибочной оценкой, но и наглым хамством Белинского возмутились многие его современники и прозвали его — «неистовый Виссарион».

На этом пути критики вся и всех «неистовый» Белинский познако­мился с утопическими взглядами Сен-Симона, и в результате Сен-Си­мон столкнул с пьедестала Фихте и стал кумиром Белинского настолько, что поглотил «и историю, и религию, и философии» все вместе взятые, и Белинский стал социалистом. И как свидетельствовал Гончаров («За­метки о личности Белинского»), «прогрессивный» Белинский много говорил о коммуне, о коммунизме, «когда самое название «коммуны» было ещё для многих ново».

И теперь «сильно поумневший» Виссарион сказал свои знаменитые фразы: «Но смешно и подумать, что это может сделаться само собой, временем, без насильственных переворотов, без крови.», «Люди так глупы, что их насильственно надо вести к счастью. Да и что кровь тыся­чей в сравнении с унижением и страданием миллионов». Эти кровавые убеждения стали бодрящими тезисами и аксиомами всех «неправиль­ных» масонов, террористов и революционеров во всем мире и пролили так много крови. Только на деле, в жизни — как это показали очень убедительно французские революции и особенно русские — унижают­ся и страдают миллионы, а «кайфует» несколько тысяч насильников, фашистов, назвавших себя демократами и либералами.