Читать «Однажды весной в Италии» онлайн - страница 2

1

Сидя за рулем маленького черного «фиата» и внимательно обозревая дорогу, доктор Альдо Мантенья сказал:

— Скоро будет проверка.

Это сообщение вывело Сент-Роза из оцепенения. До сих пор он сидел, закутавшись в пальто (то было пальто сына доктора), подняв воротник, зябко засунув руки в карманы, и, глядя на мелькавшие километровые столбы, думал, что каждый из них, быть может, приближает его к печальной развязке. Печальной для него и для его спутника. Для спутника особенно, это уж точно. Укрывательство летчика союзных войск каралось смертью.

Справа и слева от дороги расстилалась широкая равнина, в бледном свете февральского утра напоминавшая один из тоскливых пейзажей Кирико, и впечатление это усиливали мелькавшие линии электропередач, вертикали телеграфных столбов, темные пятна окутанных туманом крестьянских ферм. Низко над пропитанной влагою землей летели какие-то птицы. Лицо доктора казалось сейчас моложе, словно надвигающаяся опасность освобождала его от груза усталости, забот и огорчений, и накапливавшееся годами утомление отступало под натиском рвущейся энергии. Вокруг — никого. Пустыня. Говорить нельзя, ибо скажешь слово — и вдруг отовсюду появятся вооруженные орды, хмельные от лютости, несущие смерть.

Сент-Роз чувствовал, как его раненая нога тяжелеет. Казалось, что под повязкой тысячи тонких клыков вонзаются в рану. Он позволил себе единственное движение — протер запотевшее ветровое стекло. «Resistere per vincere!» — гласила надпись, сделанная смолой на стене. Дальше к югу простирались поля, долины, горные цепи, где люди убивали друг друга, где рвущиеся снаряды вздымали в воздух фонтаны щебня. Все это так близко и так далеко! Его уверяли, что в Риме слышна канонада из Анцио. «Vincerá chi vorrá vincere!» Справа промелькнуло полотнище, исчезло, потом появилась вереница кипарисов, устремленных в дождливое небо. Сент-Роз взглянул на руки доктора, сжимавшие руль, вспомнил крестьян, спасших его, давших ему приют, поддержавших в нем силы. Эти воспоминания его немного успокоили.

Он вновь представил себе просторную кухню, выложенную красной плиткой, связки луковиц, медные кастрюли над печью, свечи в нише перед фигурой святого, стол с овечьим сыром, оплетенную соломой бутылку, дружеские лица этих простых людей, их живые, как у белки, глаза. Он вспомнил свежие простыни, бесконечно длинные ночи и скрип половиц, часы, которые громко отбивали время, людей, ночами дежуривших под окнами и вдруг начинавших во тьме волноваться. Он вспомнил первые часы, проведенные на этой ферме, прилив радости, который он ощутил при мысли, что остался жив, наслаждение от первого глотка воды, вспомнил первую улыбку женщины, слова сочувствия: «Poverino! Che ресcato! Come triste la vita!» — блеск стеклянного кувшина, журчанье льющейся из крана воды. Потом рана загноилась. Начавшаяся лихорадка подорвала его силы, приступы страха внезапно настигали его, как хищный зверь в лесу. Больная нога лишала возможности сопротивляться, бежать и внушала неотвязную мысль о неизбежной ампутации. Мантенья разуверял его, но раз он вез его в Рим, то не для того ли, чтобы поручить заботам хирурга? Сент-Роза мутило при одной только мысли, что он может стать инвалидом. Неужели он будет таким же, как те, от кого отворачиваются женщины, к кому они не испытывают ничего, кроме жалости? Он вспомнил красавицу крестьянку, которая поднимала его с постели, чтобы перебинтовать рану, вспомнил, какое волнение охватывало его, когда она прижималась к нему своей упругой грудью, какое требовалось усилие, чтоб удержаться от искушения поцеловать эти свежие щеки, стиснуть в объятиях эту плоть, пахнущую ароматом полей, вольной жизнью! Боже, как он всякий раз противился своему желанию, а между тем эти плечи, этот голос, запах этого тела, горячее, близкое дыхание усиливали его озноб, хотя она не отдавала себе в этом отчета и, поглощенная своим делом, ловко орудовала бинтами и ножницами, очищала рану легкой, проворной рукой. Но из уважения к гостеприимству и преданности своих благодетелей Сент-Роз жестоко подавлял в себе нежность и страсть, от которых его бросало в дрожь. Ведь, чтобы укрыть его от преследователей, тут дежурили день и ночь, наблюдали за дорогой, готовы были в случае тревоги спрятать его в другом потайном месте, в одной из силосных ям на ферме, и он стыдился своих нечистых помыслов — ради него люди проявляли столько отваги, шли на смертельный риск.