Читать «...и Северным океаном» онлайн - страница 97

Ушаков не осуждал патриархальную отсталость с высоты превосходства. Не впал в ужас, узнав, что за два года до поездки на остров Врангеля двое молодых эскимосов убили отца. Убили любя. Убили, повинуясь отцовскому приказу и варварскому древнему обычаю эскимосов. Впрочем, не только эскимосов. Этот обычай был известен многим племенам и народам.

Старик, тяготившийся жизнью, просил близких помочь ему перейти в лучший мир. Иногда он приносил себя в жертву, надеясь умилостивить злые силы. Так было и в тот день, когда отец и двое сыновей оказались на унесенной штормом льдине…

Большевик жил не рядом с эскимосами, а среди эскимосов, вместе с ними. Остров Врангеля стал их землей и его землей. Они вместе были готовы защищать эту землю, когда в водах возле нее неожиданно появилось судно под чужим флагом.

…Три года провел Ушаков на острове Врангеля. В ночь па 28 августа 1929 года ледорез «Литке» с помятым правым бортом, с поврежденным форпиком и изрядной течью после многих попыток пробился к бухте Роджерс. На борту была смена зимовщиков во главе с полярником Арефом Ивановичем Минеевым (впоследствии оп написал обильно насыщенную фактами интересную книгу об острове Врангеля).

В минуты прощания на палубу «Литке» поднялось всего шестеро старых зимовщиков во главе с Ушаковым. Ни один эскимос, ни один чукча не хотел покинуть процветающую колонию, и, наверное, это было еще важнее, чем уточнение карты, чем дневники метеорологических наблюдений, чем трехлетнее изучение острова.

Может быть, описания борьбы с суевериями эскимосов и чукчей, со злополучным Тугныгако острова Врангеля покажутся сегодняшнему читателю преувеличенно значительными и слишком экзотическими.

Но если мы хотим знать правду во всей ее противоречивости, а порой и неприглядности, мы должны отнестись к черту Тугныгако вполне серьезно. К Тугныгако в широком смысле, разумеется.

К тому миру суеверий, невежества, культовых, часто кажущихся нам нелепыми обычаев коренного населения, которые иногда становились едва одолимым препятствием для наведения совершенно необходимых взаимных дружеских мостов. Без них морозы злее, пурга опаснее, каждый шаг по тундровому болоту вдвое тяжелее.

В тридцатых годах на Таймыре, в знак особого расположения к гостю, хозяин чума разжевал кусок оленины, вытолкнул кашицу изо рта в пригоршню и протянул мне. Жевать не надо, глотай!

Два десятилетия спустя в сирийской пустыне кочевые бедуины угощали меня и моего спутника-арабиста пловом. Хозяин взял рукой жирный рис с большого медного подноса, сжал в комок и поклонился мне. «Берите и глотайте, — прошептал арабист, — иначе оскорбите хозяина, он сразу — за кинжал».

Я положил комок в рот, потом с тысячами предосторожностей, прикрываясь лепешкой, переложил его в карман куртки. Арабист же проглотил, запил водой, перевернул чашу и поцеловал ее дно.

Он показал, что до тонкости знает обычаи бедуинов. Под шатром прошелестел одобрительный гул, все заулыбались, кивая головой.

Мы бываем порой грубы и категоричны в суждениях:

— Что за дурацкий обычай? Какой это еще черт Тугныгако? Сказки, глупости, суеверия, никаких чертей нет!