Читать «Плач льва» онлайн - страница 140

— Я хочу к вам прийти.

— Наконец-то! Я уже отчаялась уговорить тебя. Никита будет просто счастлив, он совершенно не воспринимает собак, что приводят в центр. Марта, она…

— Марта не придет.

И оттого, как глухо, сквозь стиснутые до скрипа зубы, через сдавивший горло ком из крика и слез, произнес Артем эти слова, женщина больше ничего не сказала, только спросила сочувственно:

— Когда?

— Только что.

— …

— Знаешь, если ты думаешь, что без собаки не стоит, что будет только хуже, то…

— То ты останешься один и будешь топить свое горе в бутылке?

— …

— Знаешь, Артем, нужно смело смотреть в будущее и ничего не бояться. И как ни дико это звучит в данный момент, надо помнить, что жизнь продолжается.

— Я помню.

— Надо помнить, что жизнь продолжается.

— А я забыл. — Артем говорил без вызова, без надрыва, без эмоций, он вообще еле говорил. Последние силы отнимало все: и размыкание губ, и вялое трепыхание языка, и его шарканье по иссохшему небу, и глотки, и вдохи, и звуки, которые каким-то неведомым образом все же складывались в слова и достигали сознания собеседника.

— Ты хоть себя-то не хорони! — Чиновник из Росгосцирка пытался проявлять сочувствие, но от Артема, даже в его опустошенном, ничем не интересующемся состоянии, все равно не мог ускользнуть еле различимый в речи собеседника нажим и отчаянная жажда добиться желаемого любым путем. Не душевное состояние дрессировщика волновало его, не шок, не трагедия, которую пришлось пережить человеку, а пропавший аттракцион мирового уровня, который необходимо восстановить во что бы то ни стало, и сейчас это было возможно провернуть на весьма выгодных условиях для государственной организации. Артем все это понимал, знал заранее, как его будут уговаривать, чем заманивать, что сулить и какие блага обещать. Понимание цинизма ситуации его нисколько не возмущало. И не потому, что он пытался войти в положение людей и оценить происходящее с точки зрения руководителя большой организации, задача которого — в любых обстоятельствах не допустить остановки колеса своей империи. Не потому, что размышлял над тем, где проходит зыбкая граница между человечностью и необходимостью этой человечностью поступиться. Артем не желал разбираться в гуманности режиссеров, убирающих из репертуара своих театров спектакли, в которых блистали ушедшие из жизни великие актеры, и не собирался бросать камни в тех руководителей, что выводят на сцену вторые составы, едва аплодисменты благодарных зрителей проводят почившего в последний путь. Если бы он начал копаться в себе, то, скорее всего, пришел бы к выводу, что в душе поддерживает вторых. Возможно, сравнение нелепо, но простительно для дрессировщика: списанный в тираж лев всегда уступал место следующему, и никому не приходило в голову убирать из программы особо эффектные номера. Конечно, плох тот художественный руководитель, который не радеет за своих сотрудников, но тот начальник, что не ставит превыше всех остальных фактов выгоду вверенного ему детища, скорее всего, ничего не добьется. Поэтому тщательно скрываемое желание собеседника удержать любыми способами талантливого артиста и не дать пропасть перспективному аттракциону было скорее понятным, чем вызывающим осуждение. Но Артем не испытывал никаких эмоций, он чувствовал, что ему все равно, и знал, что с такими ощущениями в клетку нельзя входить ни за что и никогда. И не из-за возможной опасности, а лишь оттого, что, будучи равнодушным и отстраненным, не добьешься никакого результата ни от людей, ни от животных, ни от жизни вообще. А Артему теперь гонка за результатами не нужна, он уже получил от жизни потрясение, и на пепелище остались все его мечты, желания и даже любые мысли о будущем. Впереди была пустота, в которую брать с собой Артем не собирался ни львов, ни коллег, ни друзей, ни Росгосцирк, ни сидящего напротив участливо лебезящего мужчинку.