Читать «Плач льва» онлайн - страница 137

— Никита.

Юля ничего не ответила, спустилась с крыльца, натянула ребенку капюшон курточки и понесла его к машине, оставив за высоким забором все свои сомнения вместе с претенциозным, вычурным «Ники».

24

Из подавленного, разбитого, полубольного состояния Артем по собственной воле не выходил бы еще очень долго: слишком привычным, удобным и понятным было ему это чувство жалости и сострадания к самому себе. Ему казалось, что бесконечные мучения памяти должны оставаться естественной и неотъемлемой частью существования, он никогда не пытался избавиться от навязчивых видений, никогда не расценивал их как предмет, угнетающий настоящее и предопределяющий скучное, никчемное и безрадостное будущее. Ему было комфортно жить в этом практически амебном состоянии, он считал, что выбрал именно тот путь, который станет самым легким и пусть и не слишком приятным, но единственным приемлемым способом пребывания на земле после гибели семьи. Сложно сказать, приносила ли выбранная стратегия поведения Артему истинное облегчение или был это неосознанный, но весьма изощренный способ наказания самого себя за то, что не уберег, не спас, не сохранил, — об этом он никогда не задумывался. Просто переходил изо дня в день, перемещался из месяца в месяц, перетекал из года в год, следуя инстинктивно выбранным и молниеносно выработанным правилам. Артем больше не хотел страдать, не желал терять и не мог расставаться. Было ли чувство к ушедшим жене и дочери слишком сильным или желание защитить себя от всех возможных невзгод стало самым мощным из всех остальных, которые мужчина каким-то чудом еще не растерял, — важно не это. Значение имело только одно: Артем Порошин твердо знал, что у него никогда больше не будет семьи, и всеми силами старался поддерживать эту веру и в окружающих, и в самом себе.

Трудностей такая позиция у мужчины не вызывала: сначала было слишком больно, потом стало привычным, затем удобным. Он настолько вжился в литературный образ волка-одиночки, что сопротивлялся всякий раз, когда жизнь пыталась протянуть ему руку помощи и заставить-таки своего героя перевернуть страницу и начать если не новый роман, то хотя бы рассказ с сюжетом, отличным от тех, которые обычно составляли его будни. До трагедии он не успел обрасти друзьями в Москве, да и не был юным, чтобы хотеть и пытаться с кем-то сблизиться. Это дети могут подружиться за пять минут с ощущением, что каждое знакомство — важнейшее событие в их жизни, а взрослые способны годами сидеть за соседними столами в офисах и не знать друг о друге ровным счетом ничего, кроме имени. И их это не будет ни тяготить, ни нервировать, ни заботить. Новыми друзьями Артем не обзавелся, а старые связи восстановить не пытался. И хотя многие, услышав о трагедии, звонили с соболезнованиями, предлагали помощь и даже приезжали, встречи эти не убедили Артема ни в чем, кроме одного: общение с людьми из прошлой жизни для него непереносимо. Никто не мог гарантировать того, что он избежит ситуации, когда кто-нибудь из друзей вдруг скажет такое понятное и настолько часто звучащее в разговорах давно знакомых людей: «А помнишь?» Кто-то произнесет, а Артему придется вспомнить, снова почувствовать, вновь пережить. Ведь в прошлом были не только эти люди, которые продолжали улыбаться, хлопать его по спине, пожимать руки, будто ничего не случилось, но там были и те, для воспоминаний о которых Артем не нуждался в пресловутом дружеском «а помнишь?».