Читать «Мой папа Штирлиц» онлайн - страница 99

Мать была права. К вечеру все устроилось – жить они остались в приютившем их в первую ночь доме – оказалось, что летом в нем сдаются все комнаты, а хозяева уходят жить в специально оборудованную в саду времянку. Кроме того оказалось, что у тети Риты денег на проживание хватит, а вот Антошкиной маме придется пропалывать чужие огороды, так что одна с утра на весь день будет уходить на реку, а, вернувшись, темная от загара, будет без спросу брать хозяйский утюг, гладиться и отправляться на всю ночь неизвестно куда, а другая приходить с работы с грязными от чернозема ногтями и "без задних ног" от усталости.

Антошка маме сочувствовала. Один раз она даже упросила мать взять ее с собой в помощницы. Упросить-то упросила, но тут же сама и пожалела. На огороде было нудно, потно, духовито от горячей земли, шумно от жужжания жирных, как боровы, шмелей. На солнце Антошка сомлела и больше уж на работу не просилась.

Ко всем прочим огорчениям, обе они с Элькой завшивели. Однажды мать за ужином заметила, что девчонки, пока едят, рук из головы не вынимают и, проверив, убедилась в том, что дело "пахнет керосином". Однако поскольку от ядреных украинских вшей даже керосин не помог, пришлось им обеим распроститься со своими разлюбезными косичками.

И все же, несмотря на это немалое горе, Антошке на Украине нравилось. В первые же дни около дома ей повстречалась ватага местных мальчишек. Они начали ее обстреливать горохом из камышовых трубочек, но она не заплакала, и не убежала, а громко и с вызовом сказала:

– А я Ленина видела!

Те перестали плеваться и хором сказали:

– Брэшешь!

Антошка, чтобы воспользоваться временным затишьем, затараторила:

– А вот и не брешу, я его в мавзолее видела, он там мертвый в стеклянном гробу лежит, а очередь мимо идет, а часовые говорят: "Проходи не задерживайся", – а я остановилась и он мне, как живой, улыбнулся!

Мальчишки медленно, с угрозой стали смыкать вокруг нее кольцо. Антошка не на шутку испугалась и опять выпалила:

– А метро у нас в Москве такое, какого вы сроду не видели, если плеваться не будете, я вам все про него расскажу.

Те плеваться не стали, и Антошка весь месяц рассказывала им и про метро, и про ВДНХ, и про Красную площадь, и про елку в Лужниках... А те хоть по-прежнему и обзывали ее "кацапкой" да "москалькой", но больше не обижали.

Вместе они обдирали тайком в хозяйском саду бархатистые, незрелые еще персики, вместе носились без устали по пыльным деревенским улицам с речки на кукурузное поле, с него на кладбище и обратно на речку... Теперь она не хуже них плевалась горохом, играла украинские песни на свистульке, сделанной из стручка акации, плоскими речными голышами "пекла блинчики" на водяной глади, а уж страшные истории рассказывать – не было ей равных.

Все было бы отлично, если бы две вещи не отравляли Антошкину жизнь – бодучий хозяйский козел Опанас и Элька, с соплями и ревом, как верная тень, бегавшая повсюду за ней следом.

С козлом мать поделать ничего не могла, к нему надо было относиться, как к неизбежному злу, а вот с Элькой она обещала дело уладить. Как-то под вечер поймала она убегавшую тетю Риту за хвост, посадила рядом с собой на крылечке, как они с первого дня не сиживали, и строго сказала: