Читать «Мой папа Штирлиц» онлайн - страница 118

Та взъярилась, зрачками впилась в дочь, как двумя злющими бормашинами.

– Один, чтоб кой-каких умников по морде бить, за наглость, другой в подарок тёте Дусе.

И откуда у Антошки взялась эта привычка мать подзуживать? Знала ведь, что запросто может под горячую руку оплеуху схлопотать, а всё ж нарывалась. Мать объясняла это поведение юношеским желанием "искать и найти на свою жопу приключений" и голосом бабы Веры предупреждала: "Ох и нарвёсся ты, девка, на пердячую траву". После бабвериной смерти мать вообще стала её частенько цитировать, и даже внешне напоминать, хотя та была вовсе не её мать, а отцовская.

За ужином, уплетая разогретые на керосинке магазинные котлеты с макаронами, она описывала все перипетии минувшего дня, или, как она говорила "перепИтии":

– Влетает Нинка: глаза по ложке, на перманенте иней, от самой пар, как от кипящего чайника, про зубы и думать забыла: "Айда, – кричит, – на добычу".

Антошка ясно видела и Нинку, и охрипшую женскую очередь в мохеровых шапках, и склочниц-общественниц, затеявших составлять списки, чтоб под шумок себе без очереди побольше чайников урвать, но в то же время представляла себе, как приедет к тёте Дусе, а та обрадуется, примется уговаривать выпить чайку с ватрушками, и в тот момент, когда они усядутся на кухне чаёвничать, войдёт Артур, буркнет своё обычное "здрасьтётьдусь", а та, подмигнув Антошке, спросит: "Чо ж ты тока со мной-то здороваисся, я чай не одна, а Антонина у нас не прозрачная". Он покраснеет, выдавит из себя "привет", и, забыв, зачем пришёл, снова уйдёт к себе.

Артур – сын тётьдусиных соседей. Она называет их "мои яврейчики" и, подвыпив, любит порассуждать о разнице между жидами и евреями. Эмма Иосифовна и Арон Семёнович Кукуевы – евреи. Оба работают на хлопчатобумажном комбинате: она врачом в профилактории, он бухгалтером. И хоть весь комбинат смеётся над их фамилией и переделывает её на самый неприличный лад, люди они честные, непьющие, в долг дают, а сами не просят, не то что бывший тётьдусин начальник Курицын Борис Семёнович. "Тот, царство ему небесное, самый что ни на есть жид был, хоть всю жисть и прятал свою сучность под фамилией жены. А та была сучара известная, хоть и на всю катушку русская".

Антошку эти рассуждения раздражают. Не уважай она тётю Дусю за исключительную доброту и не сочувствуй ей в бездетной вдовской доле, может не удержалась бы, да и сказанула что-нибудь вроде: люди, мол, делятся на умных и дураков, а национальность тут ни при чём, но рассказы о жизни тётидусиных соседей её очень даже интересуют. Антошке нравится, когда раскрасневшись от водки, которую тётя Дуся называет "белочкой", та принимается описывать, как, придя с работы, Арон Семёнович, в шлёпанцах и женином переднике, встаёт к плите ужин готовить и, пока куховарит, норовит её разными шуточками угостить, а прежде чем унести скворчащую сковородку в свою комнату, обязательно сгружает ей на тарелку самую что ни на есть вкуснятину. Та и радёхонька. Скучно одной-то на второй группе инвалидности дома сидеть. "А уж готовит он – пальчики оближешь! Казалось бы, мужик! Куда ему мохнолапому? А глядишь: и курицу, и рыбу и пюре там какое не хуже любой бабы смастерит. А вот жена его, лучше бы уж уколы делала. Иной раз в праздник, угостит пирогом, так хоть выбрасывай". Тётя Дуся, конечно, не из тех, кто просто так сдаётся. Она сухари эти в простокваше замочит, в мясорубке прокрутит, сахарку добавит, творожку, яблочко и глядишь, через полчаса из духовки такой пирог-красавец лезет, лучше любых магазинных тортов. Словом, довольна тётя Дуся соседями.