Читать «Голгофа XX века. Том 1» онлайн - страница 205

Но следователь нажимает все сильнее, его интересует не шпионская, а антипартийная деятельность Платтена, он уже не намекает, а прямо говорит, что, запираясь, подследственный усугубляет свою вину. И Платтен сломался, по крайней мере, в глазах следователя.

— Убедившись в нецелесообразности дальнейшей борьбы со следствием, — говорит он, — я решил эту борьбу прекратить и приступаю к правдивым показаниям о той конкретной контрреволюционной троцкистской деятельности, которую проводил в течение ряда лет. Я признаю себя виновным в том, что действительно примыкал к контрреволюционной троцкистской группировке и являлся одним из ее активных участников. Эта группировка существовала в период 1926–1928 годов при Немецком коммунистическом клубе в Москве, который помещался по улице М. Дмитровка, дом 5.

А вот что сработало дальше — то ли хитрость следователя, то ли небрежность тюремщиков, но в камере Платтена оказался человек, от которого он узнал об аресте одного из руководителей этого клуба. Следователь неоднократно требовал назвать имена членов троцкистской группировки, и каждый раз, ссылаясь на свою скверную память, Платтен говорил, что никого не помнит, но теперь, когда он узнал об аресте, Платтен решил, что ничего страшного не случится, если он назовет его имя.

— Через кого вы поддерживали связи с троцкистами из МК ВКП(б)? — в сотый раз спрашивал следователь.

— Через Эрнста Штейнберга, — сдался Платтен.

— Где он сейчас? — делая вид, что ему ничего не известно, уточнил следователь.

— Насколько мне известно, арестован.

— А какие имена вы можете назвать еще?

Платтен молчал.

— Не забывайте, что вы обещали прекратить борьбу со следствием и давать правдивые показания!

Платтен вздохнул и сказал то, о чем давно знал.

— В нашу группировку входили Нейман, Гейнц, Реммеле, Гешке и Айзенберг.

Следователь ликовал! А Платтен, сделав паузу, невинным тоном добавил:

— Правда, Гешке арестован в Германии, Нейман и Реммеле — где-то здесь, — обвел он взглядом стены. — Что касается Айзенберга… Говорят, что он тоже здесь, но чтобы знать наверняка, я могу подсказать, у кого уточнить — ведь он преподавал немецкий язык в доме Молотова.

Это был удар, к тому же ниже пояса. Следователь решил оставить эту щекотливую тему и начал расспрашивать о встречах с Зиновьевым и Радеком.

— Меня они считали ренегатом троцкизма и разговоров о политике не вели.

Потом наступила пауза… Судя по стоящим в протоколах датам, эти несколько дней понадобились следствию для того, чтобы раздобыть компромат на Платтена на стороне. И раздобыли!

Бедный Платтен, неисправимый романтик и чистый рыцарь революции, он готов был умереть в каземате, но не выдать друзей, а те… с какой легкостью они оговаривали друга. Это вообще какой-то необъяснимый феномен того смутного времени: люди признавались в преступлениях, которых не совершали, с каким-то садистским наслаждением выдавали друг друга, придумывали злодеяния, которые не могли совершить ни они, ни их близкие. И ведь это не была игра, шалость или забава — на основании показаний ставили к стенке или отправляли на Колыму. Это ни для кого не было секретом, но оговоры и самооговоры продолжались.