Читать «Вольер» онлайн - страница 209

– Благодарим и преклоняемся! Чуда!

Игнатий Христофорович выступил вперед. Проказник Гортензий непременно выдал бы какое‑нибудь ироническое сопоставление, если бы отважился в такую минуту. Например: «Кришна‑Васудева совершает чудо левитации на рыночной площади» или «Святой Франциск проповедует курам катехизис». Сейчас бы случилось кстати. Всегда сподручней терпеливо сносить тягость неудобной ноши, когда рядом с тобой отчаянный забияка не придает твоим усилиям слишком большого значения, но задирает и дразнит тебя. На сей раз промолчал. Хотя, как говорится, one earth – one birth. На одно место и время – одно только событие, если в переносном смысле на англиканском языке. Иначе на «нет» и суда нет.

Грузовая подушка, сверкающая тысячекратно помноженными фрактальными узорами, с плавной грациозностью облака проплыла в летнем жарком мареве – как вспугнутая фазанья стая было ее режущее белизну семицветие, расколотое на тончайшие оттенки, затем едва уловимое вербальное приказание, и вот уже над головами изливается цветочный поток. Не простой, кому здесь нужны живые цветы, но сахарный. Сладкие маргаритки, лимонные одуванчики, леденцовые васильки.

– Чудо! Чудо! Радуемся и превозносим! – переполох и вопли счастья. А у многих уже липкие губы, и младшие особи украдкой прячут в карманы коротких штанишек из лишний запас, чтобы не отобрали вечно квохчущие «домовые». – Чудо!!!

И позади жалобный, просящий голос Тимофея: «Игнатий Христофорович, теперь можно домой?»

– Теперь можно, мальчик мой! – так все кончилось.

В том же месте, где и началось.

Их ждали на вилле. Не то чтобы торжественно, но с вкрадчивой настороженностью. Похожим образом ждет собака: в настроении ли явился ее хозяин? Словно опасались задать вопрос, вдруг покажется не к месту? В то же время опасались не задать, вдруг сочтут за бездушное неучастие.

Гортензий самозванно разрушил надуманную тишину. Вечный петрушка, самому, пожалуй, осточертело. Это ты ворчишь оттого, что плохо тебе. Еще как плохо! И улучшения пока не предвидится. Но чур! Амалия не должна догадаться, ни в коем случае.

– Дело сделано. Ромен Драгутин умер как герой. Тимофей держался молодцом, – лапидарно, но ему с рук сойдет.

Хорошо бы догадались, что последняя фраза была ключевой.

Они догадались. Засуетились вокруг паренька. Так что скорбная рассеянность очень быстро сбежала с его покрасневшего лица. Еще чуть‑чуть, и явственно проступит желание дать в глаз первому встречному, кто опять полезет с состраданием. Ну и славно. И парнишка славный. Ага, тут и барышня Вероника! Даже не надейся, малыш, скоро она не отстанет, если отстанет когда‑нибудь вообще.

– Я мог бы пожить с Тимофеем некоторое время, – предложил кулинар Лютновский, – ему срок нужен, что бы освоиться. И верный советчик пригодится.

Почему бы и нет? Как, однако, быстро наш мальчик привлекает к себе людей! Игнатий Христофорович не видел причин возражать.

– А я должен находиться постоянно в границах «Монады», если я теперь владетель селения? – несколько угрюмо уточнил у него поэт.