Читать «Крах 1941 – репрессии ни при чем! «Обезглавил» ли Сталин Красную Армию?» онлайн - страница 5

При этом на с. 511 Сувениров опять противоречит сам себе и опять, по существу, зачеркивает все то, о чем писал на предыдущих (теперь уже сорока с лишним) страницах! Пытаясь обосновать тезис об общем понижении профессионализма советского комсостава в результате репрессий, он цитирует видного военного писателя русского зарубежья полковника А.А. Зайцова, отмечавшего, что «ахиллесова пята Красной Армии – ее командный состав… Он не на высоте тех требований, которые ему предъявит война». Но ведь Зайцов написал это не после 1937-го, а (как подтверждает и сам О.Ф. Сувениров) в «дорепрессионном» 1931-м! При чем же здесь репрессии?

Апелляции к мнению еще одного крупного военного писателя русской эмиграции, полковника Е.Э. Месснера, заявившего в 1938 г., что в результате репрессий «командный состав Красной Армии сполз в своей интеллигентности на уровень средний между европейским и китайским» (с. 512), можно противопоставить ссылку на того же А.А. Зайцова, который о том, что «командный состав Красной Армии резко отличается от офицерского состава других современных армий» своим «очень низким в среднем уровнем специальной и особенно общеобразовательной подготовки», писал еще до репрессий, в 1934-м¹³. При этом в отличие от Месснера, не располагавшего каким-либо статистическим материалом об изменении общеобразовательного уровня комсостава РККА в 1937–1938 гг., Зайцов привел вполне конкретные цифровые данные… Конечно, мнение Зайцова тоже не является истиной в последней инстанции, но суть дела остается прежней: нужны не несколько ссылок на утверждения современников и n фактов, отрицательно характеризующих «послерепрессионную Красную Армию, а детальное изучение и сравнение «до-» и «послерепрессионного» состояния этой последней.

Эту же претензию приходится предъявить и в связи с попыткой О.Ф. Сувенирова показать, что репрессии подорвали авторитет и моральный дух комсостава, посеяли в нем боязнь за любую ошибку быть обвиненным во вредительстве и соответственно лишили так нужной командиру инициативы (с. 512–528). Опять приведенные автором факты, относящиеся к 1937–1941 гг., не сравниваются с «дорепрессионным» положением дел, опять априори принимается, что до репрессий все было замечательно и благополучно. (А между тем и здесь нельзя не обратить внимание на то, что А.А. Зайцов, располагавший в отличие от других зарубежных экспертов тех лет достаточным количеством достоверной информации о РККА, аналогичный вывод сделал еще в «дорепрессионном» 1934-м. «Полная зависимость командного состава от органов ком. партии, – писал тогда русский полковник, – подрывает и его престиж и, что особенно плохо, развивает в нем инстинкт приспособляемости и стремления угодить всесильному политическому начальству. Да и как проявить самостоятельность или свободно мыслить в стране, где даже наука введена в жесткое русло «марксистско-ленинского метода» и где инакомыслие равносильно политической неблагонадежности и беспощадно и немедленно карается властью? [В самом деле, тоталитарным Советское государство стало отнюдь не в 1937–1938 гг. – А.С.] […] Ожидать в этих условиях проявления командным составом самостоятельности, гражданского мужества и независимости, конечно, не приходится»¹⁴.)