Читать «Александр Керенский. Демократ во главе России» онлайн - страница 220

Общеизвестно, что «политика – дело последнее (хотя и необходимое)», грязное дело. И вот в 1917 году, впервые в истории России, в политику пришел человек честный, с кристально чистой душой, юридически образованный, успешно применявший свои знания в адвокатской практике, никем не назначенный, никем не навязанный, любимый интеллигенцией и рабочими, с прекрасными помыслами, деятельный до самопожертвования, известный с юных лет защитой интересов народа, потом не всегда понимаемый им, но не пошедший навстречу его низменным и невежественным слоям. Он потерпел неудачу, что было неудивительно, но до конца жизни оставался верным своим принципам, вере в преображение России, которое наступает, пусть медленно, иногда с теми же ошибками, что и в семнадцатом году, иногда отступая от намеченной цели, опрометчиво не используя опыт Февраля, но наступает, неотвратимо.

Этот факт неоспорим, как и кто бы к нему ни отнесся.

Необходимое послесловие

Дети рождения начала тридцатых годов взрослели и умнели медленно, с пионерских лет погружаясь в пафос пятилеток и вражду к капиталистическому окружению. Я не был исключением. Но к своим тридцати годам интуитивно почувствовал сочувствие к «наемнику капитала», заядлому «контрреволюционеру» Александру Федоровичу Керенскому, хотя и называл его неправильно, ставя на его фамилии ударение на первом слоге вместо второго, впрочем, так же как и его всевозможные обличители. Слишком яростно его ругали, и к тому же бездоказательно, а такая ругань, как я уже понимал, является признаком бессильной злобы и слабости.

К тому же от старших и более опытных товарищей я слышал мнение, что в социальном развитии нашей страны «следовало бы остановиться на феврале».

Общение с поэтом Андреем Вознесенским приподняло и раздвинуло для меня горизонты в понимании жизни и литературы.

Я знал, что архив Керенского – потом выяснилось, что личный, – находится в Америке в библиотеке Станфордского университета, точнее, в русском отделе Гуверовского института при университете. И надо же случиться такому, что мой племянник из Ленинграда решил уехать в Штаты, считая, что там сможет реализовать себя как программист и личность, жить достойно своим способностям. Поступить в Станфорд ему не удалось, подкачал тогдашний английский, еще недостаточно освоенный. Пек лепешки у хозяина-мексиканца, ремонтировал муниципальный дом для эмигрантов – он и в России был мастером на все руки. И лет через пять, получив официальное право на работу, стал программистом, и не простым, а самой высокой квалификации, вызвал в Штаты жену с сыном, тоже отличную программистку, и родителей, уже пенсионеров. Звали его Сашей Буровым. Его мама, Елена Зиновьевна Бурова, научный сотрудник, была моей двоюродной сестрой, самой близкой. Ее отец – родной и любимый брат моего отца, Зиновий Стронгин, геройски погиб на войне. Его жена, Александра Павловна, пережила блокаду в Ленинграде. И надо же случиться, что семья Буровых пригласила меня в Америку, в городок Монте-Вью, что в семнадцати километрах от Станфордского университета.