Читать «Алло, Люся, это я! (сборник)» онлайн - страница 55

Свет в окне

Жили-были муж и жена. Он писал стихи, она смотрела ему в рот, он жаловался, она внушала уверенность. Ему в его силы. У него не получалось, он винил ее, потому что она под боком и далеко не надо ходить, чтоб выплеснуть свое недовольство. Она винила себя, вспоминая, что тогда-то надо было сказать то-то, а вот тогда непременно – как же она не догадалась! – сделать то-то, и все было бы хорошо: его бы признали, печатали, и они наконец зажили бы счастливо, ну, если не счастливо – достойно уж точно. Достойно его таланта и ее любви.

А потом они развелись, подвернулась ему смазливая дурочка, а потом другая – два раза женился, как цеплялся за соломинку, а соломинки, выяснялось, цеплялись за него, он ведь изображал из себя крепкую личность, и знакомые у него все знаменитости и успешные, а ему они: Петьки, Саньки, Таньки. Придет дурочка с ним в ЦДЛ, хлопает глазками, ходит тихо, боится, как бы слова глупого не сказать, а слов глупых, оказывается, там водопады! Вот поди и разберись!

На третий раз ему повезло. Если в предыдущие разы умудренные папы-мамы терпеливо воспринимали не новенького зятя, дочкам своим потакали в их заблуждении, третий тесть не потакал – за горло взял. Купил квартиру, машина у дочки была и неплохая, справил свадьбу не широкую, но солидную, и сказал с чугунной угрозой: «Не балуй, я этого не люблю». И он, наш поэт, баловать перестал. На должность с тестиной помощью устроился, их много, этих должностей, появилось в девяностых, если свой человечек – будет тебе должность! Только верно служи хозяину. Свой карман набивай, а в его – не гляди!

И он служил, толстенький стал, гладенький, наденет костюм за две тысячи долларов, иначе при его работе нельзя, а пуговка средняя на пиджачке не застегивается, вот недавно еще застегивалась, а вот уже, чтоб застегнулась, животик втягивать приходится. В фитнес-клуб не хочется, а ходить надо, диету соблюдать. Проблемы…

А как же она? Горевала неутешная, что греха таить – покончить жизнь самоубийством собиралась. Квартирка-то у нее на 12-м этаже, выйдет вечером на балкон, смотрит вниз, а там – деревья, был бы асфальт, может, и решилась бы, а так – деревья, а если смотреть вдаль – огни, огни… окна светятся, а за окнами люди разные: семейные, счастливые или вот, как она, в тоске.

И невзначай получилось, в апреле это было, взялась она представлять, как живут эти люди: ругаются, милуются, детей воспитывают и… вроде теплее на душе стало, будто они ей все близкие, чуть не родные. Представит, потом забудет, а потом, чтоб не забыть, записывать начала, да так ловко: и с сочувствием и с улыбкой. И к концу года, а писала она самозабвенно и хватко – характер-то упорный! – налепила рассказиков с полсотни, и название сразу нашлось, будто с потолка упала строка из песни известной «Вот и окна в сумраке зажглись…».

А жизнь уж так устроена, если у пьяницы денежка в кармане появится – обязательно собутыльника встретит. И наша писательница шла по Мясницкой и Кольку встретила, свидетелем на свадьбе у них был, тоже когда-то писал, а теперь редактором в издательстве, как выяснилось. Седина уж в волосах, а взгляд такой же грустно-снисходительный, словно живет он на свете не сорок, а три тысячи лет. Слово за слово, хотя какие это слова – фантики без конфет: «Как дела?» – «Нормально. А ты?» – «Нормально». И что удивительно, если бы она знала, что он в издательстве, – не сказала бы, самолюбивая очень, а тут возьми и брякни, чтоб не показаться женой брошенной, дурой безмозглой, на вопрос: «А что сейчас делаешь?» – «Книгу написала». «Ну так покажи», – сказал свадебный свидетель.