Читать «НА ПУТИ К СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСТВУ: Очерки экспериментальной эволюции» онлайн - страница 62
Сатпрем
*
Когда лопается этот пузырь, мы начинаем входить в сверхчеловечество. Начинаем входить в Гармонию. О! пузырь не лопается нашими усилиями, он не уступает совокупности добродетелей и медитаций, которые, напротив, все больше упрочняют его, окрашивают его так мило сверкающим, таким притягательным светом, что он действительно нас пленяет, и чем прекраснее этот пузырь, тем более прочно мы им схвачены, более захвачены нашим благом, чем больше наши беды — нет ничего более жесткого в мире, чем истина, пойманная в ловушку: она превращает ловушку в райскую силу. Но Истина, Великая Истина, прекрасная Гармония, не позволяет себе попасть в нашу западню, она не считается ни с нашими добродетелями, ни с нашими накопленными заслугами, ни с нашими гениальными способностями, ни даже с нашей темной малостью — и что велико, что мало и темно, или менее темно под дрейфом галактик, которые выглядят пылью великого Солнца? Истина, несказанная Сладость вещей и каждой вещи, живое Сердце миллионов существ, которые не знают, не требуют, чтобы мы стали истинными, чтобы наделить нас своей истиной — и кто сможет стать истинным, кто сможет стать чем–то другим, чем он есть на самом деле? Мы способны на нищету и горе вне всякой меры, мы способны на малость и еще на малость, на ошибку, которая хвастает своим зерном истины, на знание, которое спотыкается о собственные рытвины, на благо, которое является тенью своего собственного тайного зла, на свободу, которая заключила себя в собственное спасение — мы способны страдать и еще страдать, и даже наше страдание является скрытой отрадой. Истина, легкая Истина ускользает из наших темных или светлых сетей; она течет, она струится, она дует с ветром, ниспадает каскадом из источника, ниспадает везде, ибо она является источником всего, она даже шепчет в глубине нашей лжи, подмигивает в нашей темноте и смеется над нами; она устраивает для нас свои легкие ловушки, такие легкие, что мы не видим их, подает нам тысячу знаков в каждое мгновение и везде, но таких мимолетных, таких неприметных, столь противоречащих нашей привычке видеть, столь мало серьезных, что мы проходим мимо них. Мы ослеплены. Или мы лепим красивые этикетки, чтобы втянуть их в свою магию. И Истина смеется дальше. Она играет с нашей магией, она играет с нашим страданием и нашей геометрией, она играет с сороконожкой и со статистиком, она играет со всем этим — она играет всем, чего мы хотим. И затем, однажды, мы действительно больше не хотим ничего, мы не хотим больше ничего из всего этого, не хотим ни нашей позолоченной нищеты, ни наших притягательных свечений, ни нашего добра, ни нашего зла, ни всего этого многоцветного ряда, где каждый цвет переходит в другой, надежда переходит в отчаяние, усилие отдает рикошетом, небеса оборачиваются тюрьмой, вершины обрываются в бездны, любовь превращается в ненависть, и каждая победа оборачивается новым поражением, как если бы каждый плюс тянул свой минус, каждое «за» влекло свое «против», и все бесконечно шатается вперед–назад, вправо–влево, ударяясь о стену одной и той же тюрьмы, белой или черной, зеленой или коричневой, золотой или менее золотой. Мы не хотим больше ничего этого, мы — это просто крик нужды в глубине, этот зов воздуха, этот огонь ради ничего, это совсем маленькое бесполезное пламя, которое сопровождает каждый наш шаг, идет с нашими печалями, идет и идет день и ночь, в добре и в зле, на вершинах и в низинах и везде. И этот огонь вскоре становится нашей каплей добра во зле, нашей крупицей сокровища в нищете, нашим проблеском в хаосе, всем, что остается от тысячи жестов и преходящих свечений, крохотным ничто, что есть все, крошечной песней большой идущей нищеты — у нас больше нет ни добра, ни зла, ни высокого, ни низкого, ни света, ни тьмы, ни завтра, ни сегодня; все одинаково — это нищета в черном и белом, но у нас есть это верное крошечное пламя, это завтра сегодняшнего дня, этот шепот сладости в глубине печали, эта добродетель нашего греха, этот теплый глоток существа в вершинах и в низинах, днем и ночью, в позоре и в радости, в уединении и в толпе, в одобрении и в неодобрении — все равно — это горит, это пылает: это завтра, это вчера, это сегодня и всегда, это наша единственная песня существа, наша маленькая нота огня, наш рост маленького пламени, наша свобода маленького пламени, наше знание маленького пламени, наша вершина маленького пламени в пустоте бытия, наша безмерность крошечного пламени, которое поет, неизвестно почему. Это наш спутник, наш друг, наша супруга, наш носитель, наша страна —
