Читать «Новый Мир ( № 1 2000)» онлайн - страница 167

 

Ангелы встретят

Московская фольклорная традиция минутами согласна с Ерофеевым клубить над взлобьем Красной площади одолженный в Путинках морок. Но, в такт художественному высказыванию и посвятительному смыслу путинковского храма, как и храма Василия Блаженного, фольклор находит в этом мороке возможность смысла, промысла, исхода и спасения.

Вот одна такая история из “Московского приходского сборника”, рассказанная неким Добровольским как воспоминание детства: “Я думал, мы только войдем в ворота и посмотрим на Кремль, а потом пойдем домой... Туда шло много народа, и мы вместе со всеми прошли через них. Я смотрел во все глаза. Где же сверкающие золотые соборы? Никакого Кремля не было. Была толкучка людей, что-то вроде нашей Устьинской толкучки, только в сто раз больше. Кругом сновали, двигались, переходили с места на место люди с разным товаром... Вдруг мне стало страшно. Я захотел назад, домой. Но тут я понял, что не знаю, где я, не знаю, как идти назад и где дом... И я начал молиться. Я все куда-то шел и все молился... И тут кто-то наклонился ко мне и сказал: „Дети, идите за мной!” Это была женщина, старая, как моя бабушка... Она шла не рядом с нами, а впереди шага на четыре, но я все время ее видел... Она была точно выше всех, точно шла надо всеми...”

Сам Добровольский объясняет себе так: “Когда, заблудившись в переулках Китай-города, я остановился на углу Средних рядов, то, конечно, в своем испуге и смятении я не подозревал, что стою перед моим желанным Кремлем. Я не вошел в него, но туда вошла моя молитва. И в Вознесенском монастыре у Спасских ворот святая и преподобная Ефросиния великая [княгиня] московская встала из своей пречистой раки и явилась ребенку. И путеводила мне, и привела меня домой. Так я знаю. Так я верю”.

И снова кажется, что Веничка с его поэмой никуда не выходили из Москвы, принадлежа ей целиком даже тогда, когда переворачивали с точностью изнанки коренные смыслы города.

“В каком же я был восторге, — заканчивает Добровольский, — что теперь кругом опять все свое, что я все могу узнавать и называть”. Веничка, наоборот, не может ничего назвать уверенно: все названное ускользает из-под имени либо же именуется двояко и трояко; все узнанное изменяется. В мороке ерофеевского города человек не может исполнять свое предназначение — раздавать имена.