Читать «Новый Мир ( № 1 2000)» онлайн - страница 166

Поэма о Москве и Петушках может быть дешифрована по-разному. (Так церковь Рождества в Путинках выглядит по-разному из разных улиц.) Здесь и теперь поэма смотрит тенью библейского исхода. От египетского рабства кабельных работ в Лобне и Шереметьеве Веничка бредет к Страстной горе, словно к горе Хорив, а удаляясь, объявляет сам себе цели пути. Сбивчиво объявляет сбивчивые цели — Кремль или вокзал. Вокзал на Петушки, где не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Вот почему в стакане “Ханаанского бальзама” есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек : мечтаемые Петушки становятся намеком Ханаана, прозрачным не в пример коктейлю, подменяющему ханаанские же молоко и мед.

Мы говорим, однако, не о Петушках, но о Москве. Впрочем, из заглавия поэмы явствует, что Москва — Петушки. А из названия предпоследней главы — “Петушки. Кремль. Памятник Минину и Пожарскому” — что именно на Красной площади Москва и Петушки сходятся в точку. Но где они расходятся, чтоб так сойтись?

Двоение мечты на Кремль и Петушки подстерегает именно в Путинках, где поэма попадает в путаницу слов, распутье смыслов. А главное: морок Путинок, заставляющий забыть даже, что и где пил, во благо себе пил или во зло, — этот морок может вместить в себя и Курский вокзал, и целиком поездку в Петушки, пока...

Пока героя несет со Страстного холма по Тверской улице, к Кремлю.

 

Петушки точка Красная площадь

В долине Неглинной, у места, где спуск по Тверской со Страстного холма завершен, а подъем на Кремлевский, на Красную площадь, не начат, — стояла в старину церковь Моисея Боговидца, позднее монастырь. Можно заметить, что Тверская в Белом городе претворена между Неопалимовской и Моисеевской церквями в тему и путь исхода от Хорива к земле обетованной, в виду которой боговидец умер (не в таком ли смысле Моисеевская церковь стала предварением Кремля и Красной площади с ее собором?). Но это центростремительный исход, исход как вход, вхождение в Москву. Это, что называется в подземке, “выход в город”. Поиск центра города, его святынь как знаков и ворот спасения. Именно этот выход-вход и не дается Веничке.

Собор Василия Блаженного интерпретируется бесконечно разно. В створе Тверской как улицы исхода он открывается обетованной ханаанскою землей. Собор — именно город-сад, почти по Веничке: неотцветающий, с неумолкающими птицами; петушиная архитектура. Но в замысле поэмы это невозможный сад, в ее исходе мечтаемая земля не открывается. И Веничка совсем не видит храма, как не видел церкви Рождества в Путинках, и совсем отказывает Красной площади в Богоприсутствии.

Нет же, Бог часто ночевал там при свете костра. Из каменного костра Василия Блаженного, взаимно отраженного с костром в Путинках, Бог говорит к идущему, внушая смысл московской географии.

Василий Блаженный означен Веничке Мининым и Пожарским, стоящими в соборной ограде. Веничка смотрит на обоих, чтобы понять, в какую сторону бежать, и по взгляду Пожарского бежит на Курский вокзал. Тогда заметим, что по жесту Минина бежать пришлось бы на Тверскую, стало быть, на Дмитровку, Савеловский и Лобню, в кабельные работы. И наконец, Спас со щита Пожарского — единственный лик монумента, с которым можно встретиться глазами (а Веничка и его не видит), — Спас смотрит в поставленную точку Красной площади. Так выбор, данный Веничке и его поэме у путинковского храма, дан и на Красной площади, где Минин и Пожарский сличены с Василием Блаженным в его значении нуля координат. А значит, сличены опять и оба храма — на Страстной и Красной площадях. Нельзя не вспомнить в этом случае, что Минин и Пожарский предполагались поначалу на Страстную, где позже оказался Пушкин.