Читать «Трагедия казачества. Война и судьбы-4» онлайн - страница 40

ВОПРОС: Объявляем вам показания Рентельна: «Вместе со мной в 43-й камере тюрьмы сидел Протопопов-Медер, который просил меня дать показания на следствии, что он австрийско-германский подданный». Вы подтверждаете эти показания?

ОТВЕТ: Я не помню просьбы, указанной вами. Знаю, что фон Рентельн читал мой австро-германский паспорт, и знаю, что я австрийский подданный и германский подданный, а потому и указал его свидетелем.

ВОПРОС: Продолжаем объявление вам показаний фон Рентельна: «Я подтверждаю, что никаких документов от Протопопова я никогда не получал». Что вы можете сказать по существу этих показаний фон Рентельна?

ОТВЕТ: Я утверждаю, что полковник фон Рентельн в августе 1945 года, перед своим уходом из лагеря № 9 (в Зенькове), принял в присутствии своего адъютанта полковника И.Г. Березлева от меня мой паспорт (австрийско-германский), передал его своему адъютанту, и адъютант выяснял у коменданта- начальника лагеря, пойду я с ними строить лагерь № 2 или нет, тогда же мой паспорт и был передан начальнику лагеря № 9, а потому, чтобы напомнить это обстоятельство фон Рентельну, прошу с ним сделать мне очную ставку.

ВОПРОС: Далее свидетель Рентельн показал: «Протопопов-Медер просил моего совета, как ему объявить себя в лагере, не назваться ли немцем или заявить, что он русский». Вы подтверждаете показания Рентельна об этом?

ОТВЕТ: Это ложь, такого совета я не просил, и просить не мог, так как мои документы свидетельствуют, кто я такой.

ВОПРОС: Скажите, что рассказывали вы Рентельну о месте своего рождения?

ОТВЕТ: Я ничего не рассказывал Рентельну о месте рождения, так как сам твердо не знаю такового, а потому еще раз прошу с названным очную ставку.

ВОПРОС: Допрошенный по вашему ходатайству свидетель Рентельн показал: «Протопопов рассказывал мне, что он родился на юге России». Что вы теперь скажете?

ОТВЕТ: Такой глупости я рассказывать не мог, так как в действительности родился на юге Австрии, а не России».

В личном мужестве Алексею Протопопову-Медеру отказать было трудно. Оставшись один на один с контрразведчиком, от которого он зависел во многом, в том числе и по части условий содержания в тюрьме, он твердо держался выбранной линии поведения, прекрасно понимая, что это единственный путь к спасению.

Кое-какие результаты такого твердого поведения были налицо: состряпанное майором Герасимовым дело было возвращено на доследование. Правда, вместо военной прокуратуры, что давало бы некоторые дополнительные шансы, оно снова попало в контрразведку, но Алексей Протопопов-Медер понимал: дело, скорее всего, находится на контроле у вышестоящих властей и это может быть опасным как для него, так и для следователя.

Попытка уличить его в сговоре с полковником фон Рентельном не имела для подследственного существенного значения: на какую-либо статью раздела «Преступления государственные» она не тянула, а сроки наказания подсудимым в любом случае назначались по согласованному с Москвой регламенту. Скорее всего, майор Пастаногов пытался добыть для своего ведомства оправдательный документ, свидетельствующий о необычайном коварстве разоблаченного врага и прикрывающий царящую в новосибирской контрразведке халатность, благодаря которой имела место утечка совершенно секретных сведений — где содержится подследственный фон Рентельн. Это, действительно, были совершенно секретные сведения, и за плохую их сохранность майор Пастаногов мог попасть под суд.