Читать «Трагедия казачества. Война и судьбы-4» онлайн - страница 171

Николай Семёнович Тимофеев

Я не помню, чей гимн я услышал на этой первой моей поверке в училище. Оркестр обычно исполнял два гимна — донской («Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон») и кубанский («Ты Кубань, ты наша Родина»). Нам были знакомы слова терского гимна («На горе гусеньки гогочут…»), но оркестр не знал его мелодии. Поэтому, когда при иных торжественных обстоятельствах произносились слова — «Да здравствует Войско Терское (или Ставропольское)!» — оркестр играл туш.

Глубоко тронутый, я возвратился после поверки в помещение полубатареи. Но это еще не был конец дня. Нам предстоял еще ужин. И вот снова в строю, бодрым шагом мы направляемся в местный ресторан, в котором мы вкушаем заслуженный в дневных трудах ужин. Шагаем в ногу, как одно многоногое существо. Раздается бодрый голос: «Споем?» В ответ гремит дружное «Споем!» Оказывается, у юнкеров полубатареи имеется своя собственная маршевая песня. Поется она на мелодию песни дореволюционных времен — «Черные гусары», которую мне уже довелось слышать. Существовал ли этот «артиллерийский» вариант старой походной песни до основания училища или он был составлен поэтически одаренным юнкером или офицером, история умалчивает. Из этой песни я до сих пор помню две строфы. После каждой из них следовал припев:

Марш вперед!.. Друзья, в поход!.. Мы — артиллеристы!

Звук лихой зовет нас в бой против коммунистов!»

Читатель уже заметил, что начальные слова припева я выбрал для заглавия очерка. Припев очень точно выражал наш дух и настроение.

В ресторане чинно и без шума занимаем места. Столы накрыты скатертями. Приносят суп. Юнкера встают и произносят молитву: «Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даешь им пищу во благовремении, отверзаешь щедрую руку Твою и исполняешь всякое животно благоволение». Я один стою молча. Этой молитвы я никогда раньше не слыхал. Садимся, начинаем есть. За супом следует второе блюдо. Хлеба немного. Кончили ужинать. По команде встаем. Опять общая молитва: «Благодарим Тебя, Христе Боже наш, якоже насытил нас земных Твоих благ. Не лиши нас и небесного Твоего Царствия!»

Подкрепившись едой, в строю возвращаемся в казарму. Ничего подобного я до сих пор не переживал. В германской армии я встречал верующих солдат, но для молитв в военном распорядке дня не было предусмотрено места. Национал-социалистическая Германия, как и Союз Советских Социалистических Республик, была воинственно секулярным государством (хотя и не столь открыто богоборческим), и Бог в нем оказался не у дел. Когда в Киеве адъютант отдела оберлейтенант Лонгвитц увидел у меня на шее нательный крестик, которым меня напутствовала мама, он строго заметил мне, что его ношение не приличествует солдату. Впрочем, на пряжках поясов солдат сухопутных войск сохранился по идеологическому недосмотру девиз старых кайзеровских времен — «С нами Бог» (Gott mit uns).

Правда, уже у казаков в Берлине, по внушению есаула Паначевного, я с несколькими казаками один раз посетил недавно открытую домовую казачью церковь, настоятелем которой был священник — эмигрант о. Павел Судоплатов. Помню, что на одной стене церкви были развешаны гербы 12-ти казачьих войск. Кроме нас, в церкви почти никого не было. Русские православные в Берлине ходили или в домовую и очень популярную среди русских церковь на Находштрассе (в районе Вильменсдорф, недалеко от Курфюрстендамм) юрисдикции митрополита Евлогия или же в храм Русской Зарубежной Церкви, находившейся также относительно недалеко от церкви на Находштрассе. Но и тогда мы пошли в церковь о. Судоплатова, так сказать, в силу исполнения долга, а не движимые личным религиозным чувством.