Читать «Суть времени. Цикл передач. № 31-41» онлайн - страница 110

Давайте в этой связи посмотрим на то, с чего всё началось. И, может быть, тогда станет яснее, чем всё должно завершиться к финалу всей нашей передачи «Суть времени».

На протяжении долгого времени я достаточно последовательно излагал некую совокупность идей. При этом все излагаемые мною идеи всегда, и это легко проследить, содержали в себе и какие-то очень такие высокоабстрактные уровни, и уровни совсем практические — что именно означает то или иное событие, взорвавшее нашу общественную жизнь. Были также уровни промежуточные. И так вот эта сложность нарастала.

И всегда наличие некоторых высших уровней сложности вызывало раздражение у нормальной патриотической публики.

— Вот здесь есть какие-то и так для нас достаточно сложные, но относительно всё-таки простые вещи, — и вот Сергей Кургинян что-то нам по этому поводу рассказывает, делится какими-то своими дельными соображениями… Ну, и слава Богу. Ура! Ругает тех, кто нам не нравится, хвалит тех, кто нам нравится, — всё нормально. Вот этого и достаточно. А зачем это всё дальше громоздить, эту вертикаль смыслов — нам не ясно.

Начиная с какого-то уровня, мы перестаём это понимать, а далее начинается какой-то уровень, на котором нам начинает казаться, что это всё более чем сомнительно. А если на какие-нибудь совсем высокие уровни поднимается, то, в лучшем случае, нужно сквозь зубы сказать, что это какое-то масонство, а в худшем — чего-нибудь почище. А давайте, вообще лучше бы всего этого не было. Сергей Ервандович, зачем Вы в практической политике занимаетесь всем этим усложнением? Не надо, отбросьте всё это. И наоборот, развейте это вниз, до каких-нибудь лозунгов, программ, вещей, понятных широким народным массам. Вот есть же люди, которые говорят на более простом языке: вот этот товарищ, этот товарищ, этот товарищ, — вот как же они всё просто, ясно говорят, а Вы вот всё это усложняете.

Рис. 1

Я к этому относился совершенно спокойно, потому что все эти годы (я имею в виду последнее двадцатилетие, а даже, может, и четверть века) мне было совершенно неважно, какое место я занимаю в этом процессе. Мне важно было, чтобы я в нём какую-нибудь полезную роль сыграл — большую или маленькую — чтобы в целом этот процесс к чему-нибудь привёл. Хотя бы самое губительное было преодолено, и страна могла существовать, а я в ней мог занять какое-то место.

Место усложнённого театрального режиссёра. Ведь, в конце концов, я защитился по математике, у меня были какие-то возможности дальше очень быстро защищать докторскую и так далее, а я отказался от научной карьеры для того, чтобы стать театральным режиссёром. И я им стал, и счастлив этим. И, в конце концов, ну, буду я спектакли ставить, — ну, и слава Богу. А все остальные за счёт этой простоты, за счёт большей ясности и убедительности сделают общее дело, и процесс войдут в нормальное русло, — и будет у меня то, что мне единственное нужно от политики — страна. Страна, в которой можно ставить спектакли, в которой не стыдно ставить спектакли, в которой есть публика, которая взыскует сложного, и так далее. А я займу место в некоей клеточке наконец здоровой системы, в которой можно будет жить, наслаждаться творчеством и передавать эстафету следующим поколениям. Всё.