Читать «Пейзаж с наводнением» онлайн - страница 67

Шеймусу Хини

Я проснулся от крика чаек в Дублине. На рассвете их голоса звучали как души, которые так загублены, что не испытывают печали. Облака шли над морем в четыре яруса, точно театр навстречу драме, набирая брайлем постскриптум ярости и беспомощности в остекленевшей раме. В мертвом парке маячили изваяния. И я вздрогнул: я — дума, вернее — возле. Жизнь на три четверти — узнавание себя в нечленораздельном вопле или — в полной окаменелости. Я был в городе, где, не сумев родиться, я еще мог бы, набравшись смелости, умереть, но не заблудиться. Крики дублинских чаек! конец грамматики, примечание звука к попыткам справиться с воздухом, с примесью чувств праматери, обнаруживающей измену праотца — раздирали клювами слух, как занавес, требуя опустить длинноты, буквы вообще, и начать монолог свой заново с чистой бесчеловечной ноты.

1990

К переговорам в Кабуле

Жестоковыйные горные племена! Все меню — баранина и конина. Бороды и ковры, гортанные имена, глаза, отродясь не видавшие ни моря, ни пианино. Знаменитые профилями, кольцами из рыжья, сросшейся переносицей и выстрелом из ружья за неимением адреса, не говоря — конверта, защищенные только спиной от ветра, живущие в кишлаках, прячущихся в горах, прячущихся в облаках, точно в чалму — Аллах, видно, пора и вам, абрекам и хазбулатам, как следует разложиться, проститься с родным халатом, выйти из сакли, приобрести валюту, чтоб жизнь в разреженном воздухе с близостью к абсолюту разбавить изрядной порцией бледнолицых в тоже многоэтажных, полных огня столицах, где можно сесть в мерседес и на ровном месте забыть мгновенно о кровной мести и где прозрачная вещь, с бедра сползающая, и есть чадра. И вообще, ибрагимы, горы — от Арарата до Эвереста — есть пища фотоаппарата, и для снежного пика, включая синий воздух, лучшее место — в витринах авиалиний. Деталь не должна впадать в зависимость от пейзажа! Все идет псу под хвост, и пейзаж — туда же, где всюду лифчики и законность. Там лучше, чем там, где владыка — конус и погладить нечего, кроме шейки приклада, грубой ладонью, шейхи. Орел парит в эмпиреях, разглядывая с укором змеиную подпись под договором между вами — козлами, воспитанными в Исламе, и прикинутыми в сплошной габардин послами, ухмыляющимися в объектив ехидно. И больше нет ничего нет ничего не видно ничего ничего не видно кроме того что нет ничего благодаря трахоме или же глазу что вырвал заклятый враг и ничего не видно мрак

1992