Читать «Пейзаж с наводнением» онлайн - страница 20
Иосиф Бродский
«Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня…»
Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня, воздуха с вкрапленным в оный криком «Не тронь меня!», рвущимся из растения, впоследствии — изо рта, чтоб ты не решил, что в мире не было ни черта. Потом в нем возникли комнаты, вещи, любовь, в лице — сходство прошлого с будущим, арии с ТБЦ, пришли в движение буквы, в глазах рябя. И пустоте стало страшно за самое себя. Первыми это почувствовали птицы — хотя звезда тоже суть участь камня, брошенного в дрозда. Всякий звук, будь то пенье, шепот, дутье в дуду, — следствие тренья вещи о собственную среду. В клекоте, в облике облака, в сверканьи ночных планет слышится то же самое «Места нет!», как эхо отпрыска плотника либо как рваный SOS, в просторечии — пульс окоченевших солнц. И повинуясь воплю «прочь! убирайся! вон! с вещами!», само пространство по кличке фон жизни, сильно ослепнув от личных дел, смещается в сторону времени, где не бывает тел. Не бойся его: я там был! Там, далеко видна, посредине стоит прялка морщин. Она работает на сырье, залежей чьих запас неиссякаем, пока производят нас. 1990
Лидо
Ржавый румынский танкер, барахтающийся в лазури, как стоптанный полуботинок, который, вздохнув, разули. Команда в одном исподнем — бабники, онанюги — загорает на палубе, поскольку они на юге, но без копейки в кармане, чтоб выйти в город, издали выглядящий, точно он приколот как открытка к закату; над рейдом плывут отары туч, запах потных подмышек и перебор гитары. О, Средиземное море! после твоей пустыни ногу тянет запутаться в уличной паутине. Палубные надстройки и прогнивший базис разглядывают в бинокль порт, как верблюд — оазис. Ах, лишь истлев в песке, растеряв наколки, можно видать, пройти сквозь ушко иголки, чтоб сесть там за круглый столик с какой-нибудь ненаглядной местных кровей под цветной гирляндой и слушать, как в южном небе над флагом морской купальни шелестят, точно пальцы, мусоля банкноты, пальмы. 1991
«Взгляни на деревянный дом…»
Взгляни на деревянный дом. Помножь его на жизнь. Помножь на то, что предстоит потом. Полученное бросит в дрожь иль поразит параличом, оцепенением стропил, бревенчатостью, кирпичом — всем тем, что дымоход скопил. Пространство, в телескоп звезды рассматривая свой улов, ломящийся от пустоты и суммы четырех углов, темнеет, заражаясь не — одушевленностью, слепой способностью глядеть вовне, ощупывать его тропой. Он — твой не потому, что в нем все кажется тебе чужим, но тем, что, поглощен огнем, он не проговорит: бежим. В нем твой архитектурный вкус. Рассчитанный на прочный быт, он из безадресности плюс необитаемости сбит. И он перестоит века, галактику, жилую часть грядущего, от паука привычку перенявши прясть ткань времени, точнее — бязь из тикающего сырца, как маятником, колотясь о стенку головой жильца. 1988