Читать «Снесла Баба Яга яичко» онлайн - страница 17

Дубравка Угрешич

Газеты, которые я покупала утром, к полудню уже исчезали.

— Я их дала почитать соседке, Марте. У нее нет денег на газеты. Она вернет. Ты же все равно прочитала.

Еда, которую я приносила, тоже попадала к соседкам.

— Тот сыр, который ты принесла, я не люблю, — говорила она. — Я отдала его Мартиной сестре.

— А пирожные где?

— Выбросила. Они были такие плохие, и на вид, и на вкус.

Она возмущалась, если я случайно вешала в ее шкаф что-нибудь из своей одежды. Моим туфлям была отведена самая нижняя полка в шкафчике для обуви. Мои вещи в ванной комнате занимали скромный уголок, и она не переносила, если я случайно ставила их вместе с ее.

— С тех пор как ты уехала, я и пальцем ни к чему не притронулась. Все на своих местах! — первое, что заявляла она, когда я приезжала.

Это означало лишь то, что она удержалась от порыва все «привести в порядок» и полностью «убраться» в доме.

Приезжала я часто. Она не могла быть одна летом, одна в рождественские праздники, одна, понятно, в свой день рождения.

— Я надеюсь, на мой день рождения ты все-таки приедешь?!

С тех пор как она заболела, я приезжала все чаще и оставалась все дольше. Приезжая, я каждый раз видела на ее лице искреннее волнение. Когда я уезжала, она каждый раз пускала слезу, как будто в этот момент мы видим друг друга в последний раз в жизни. Тем не менее я знала, что стоит мне закрыть за собой дверь, она идет к шкафу в прихожей, достает пылесос, пылесосит «мою» комнату, все тщательно расставляет по своим местам, заходит в ванную, собирает все «мои» мелочи, зубную щетку, пасту, крем, шампунь и все это аккуратно прячет в «мой» шкафчик. Уверена, что при этом она шмыгает носом, вытирает слезы и винит жестокую судьбу, которая заставила ее на склоне лет жить в одиночестве.

Готовить у нее теперь получалось плохо, не было ни желания, ни сил, так что кухней занималась я. Ей было трудно с этим мириться. Она приходила на кухню, толклась вместе со мной в тесноте, за что-то бралась, делала замечания, бормотала, что нужно делать так, а не эдак, ворчала, что ничему-то я в жизни толком никогда не могу научиться. Кухня была территорией ее бесспорного авторитета, и она защищала его из последних сил.

Когда она слышала, что я с кем-то разговариваю по телефону, то тут же приходила в «мою» комнату, что-то у меня спрашивала или что-то говорила, громко, как попугай в клетке, так что мне обычно приходилось прерывать беседу. Делала она это рефлексивно, словно не осознавая, что творит.

— Надо бы позвонить старой ведьме, — говорила она, увидев, что я держу в руках телефонную трубку.

— Хорошо, как только закончу разговор.

— Я ей несколько раз звонила, никто не берет трубку.

— Позвоним.

— Спроси у Зораны, она знает. Зорана — это Пупина дочка.

— Спрошу. Как только кончу говорить.

— Смотри, не забудь.

Стоит, опираясь на шкафчик, и смотрит на меня.

— И Ада что-то не звонит. — Аба.

— И она тоже не звонит.

— Позвонит как-нибудь.

— Да и нашим надо позвонить. «Нашими» она называла моего брата и его семью.