Читать «"Король" с Арбата» онлайн - страница 180
Владимир Михайлович Чачин
— Ельню взяли, товарищ?— Это голос соседа.
— Взяли, товарищ комиссар. Победа! Захлопнулась легкая стенка со слюдяным окошком. Почему-то мне показались очень знакомыми и этот голос, и лицо летчика. Самолет взревел, отчаянно, задрожал, и за окошком все быстрее, быстрее побежала прижатая к земле поседевшая трава.
Я впервые в жизни лечу на самолете.
После самолета первая перевязка и, наверное, первый стон в какой-то школе города Вязьмы. Рядом с носилками до потолка сложены школьные парты, на стене боком висит географическая карта. А может быть, и не боком.
Потом долгие дни и стонущие ночи в санитарном вагоне…
А сейчас вот эта госпитальная палата с тяжелыми запахами и приглушенным светом дежурной лампы.
…Нашу палату понемногу уплотняют. Рядом со мной положили обожженного танкиста. Он тоже все время смотрит в потолок, не двигается. Кормят его с ложечки. Чуть приподнимут — он вырывается, стонет и жалобно зовет маму. Танкист, а без мамы не может. Держался бы уж.
Утром меня увезли на перевязку, и я тоже вспомнил маму. Значит, уж так устроен человек: если больно, если невмоготу, то вспоминает мать. Отдышался уже в палате, чуть боль отпустило, и мама отдалилась,
— Танкист,— спрашиваю,— живой? Молчит.
Показываю ему на потолке из пальцев теневых зайцев. Молчит.
— Вот хвост, а вот что другое под хвостом. Видишь? Смешно?
Не отвечает танкист.
— Смотри-ка, шевелится… Тихо рядом.
Пришел врач. Загородил своей белой спиной моего нового соседа. Потом выпрямился, беспомощно оглядел палату, осторожно закрыл простыней лицо танкиста, оглядываясь, на цыпочках вышел.
Явились с носилками санитары и так же на цыпочках унесли танкиста.
Мне страшно. Колочу кружкой по батарее:
— Майор, товарищ майор… Комбат!
Сестра вбежала. Шарит рукой выключатель.
— Ты что? Что с тобой? Спит твой майор. Ему операцию сделали.
Она гладит мне лоб, уговаривает:
— Спи, Алеша, спи… Утром все будет хорошо.
Утром от майора принесли записку. Почерк прыгающий, разобрать трудно. Пишет, что ему сделали операцию и сейчас очень тяжело.
Я постучал по батарее. В ответ — слабое царапанье.
Начался утренний обход раненых. Вместе с врачом сегодня в палате комиссар госпиталя. В руках у него газеты, журналы. Остановились с врачом около меня. Комиссар спрашивает врача:
— Этот?
— Этот самый.
Комиссар присел рядом, веселый, все шутит. Потом уже серьезно:
— Вот что, дорогой товарищ, комбат просит твою койку поставить с ним рядом. Очень ему сейчас трудно. Пойдешь в офицерскую палату?
Я не знаю, что сказать. Уже успел привыкнуть к своим в палате. Завистливо-выжидательно смотрит рыжий боец.
— Ну, так как? — ждет комиссар.— Это тебе вроде комсомольского поручения. Отвлекать его будешь.
Легонько царапают батарею. Наверное, совсем ослаб майор.
— Пойду,— решаюсь я.
— Вот и хорошо,— радуется комиссар,— после обхода тебя перенесем.
Они ушли, мы зашелестели газетами. И вдруг с первой страницы на меня глянуло знакомое, очень близкое лицо. Человек в форме военного летчика серьезно, вдумчиво смотрел с листа газеты и как будто спрашивал: «Все лежишь, товарищ Грибков? А воевать?»