Читать «Статьи из газеты «Известия»» онлайн - страница 300

Что-то подсказывает мне, что сегодня, когда равно отвратительны все сражающиеся стороны ― и те, кто «мочит» в телесортирах, и те, кого мочат, и даже те, кто контрмочит,― время перечитывать именно Ремарка. Сегодня, когда нет ни одной нескомпрометированной идеологии, нас выручит только одно ― искусство красиво существовать в одиночестве. Красиво жить и, если потребуется, красиво умирать. Потому что бывают времена, когда ничего другого не остается.

24 сентября 2010 года

Трезвый Есенин

3 октября 1895 года, 115 лет назад, в селе Константиново, что под Рязанью, родился Сергей Есенин ― едва ли не самый невезучий русский поэт.

― Как! ― воскликнете вы и будете по-своему правы.― Есенин?! Самый известный русский литератор Серебряного века, обогнавший по этому параметру и Блока, и Пастернака, и Ахматову, и насаждаемого, как картошка, Маяковского; Есенин, о котором снят сериал и написаны романы, хоть и чудовищного качества; портрет которого с трубкой висел чуть ли не в каждой избе, стихи которого ― пусть хоть десять строчек ― процитирует вам любой алкаш, зачастую не помнящий собственного имени; Есенин, которого даже сегодня знают и чтут больше, чем Высоцкого, а известней Высоцкого не было в советской России никого!

Все это так. И тем больней сознавать, что к подлинному Есенину все это не имеет никакого отношения, ибо лучшее из написанного им сегодня почти никому не известно, а чтут, цитируют и до сих пор поют на свадьбах то, что написал безнадежный алкоголик в состоянии прогрессирующей деградации.

Настоящий Есенин ― это «Инония», «Сорокоуст», «Пантократор», «Кобыльи корабли», «Иорданская голубица», «Октоих», «Небесный барабанщик»: гениальные стихи 1918–1922 годов ― все, вплоть до «Исповеди хулигана», до «Пугачева» и «Страны негодяев». Прав Вл. Новиков: одна из главных бед Есенина ― то, что его присвоили архаисты, консерваторы, ностальгирующие почвенники, тогда как по духу он авангардист, новатор, стих его революционен, и Маяковский не зря чувствовал в нем брата и единомышленника, предрекая, что он стремительно сбросит маскарадный костюм сельского пастушка, повторяющего «по-исконному, по-посконному» ― «голосом, каким могло бы заговорить ожившее лампадное масло». Есенин был модернистом еще и поистовей Маяковского ― стоит перечитать «Железный Миргород» или «Ключи Марии». Но кто сегодня помнит его великие тексты первых пореволюционных лет? Вспомнят разве фрагмент про скачущего за паровозом жеребенка ― это из «Сорокоуста»,― но разве это самое сильное, что там есть? Разве уступает этому сентиментальному жеребенку грозный, воюющий зачин ― «Трубит, трубит погибельный рог! Как же быть, как же быть теперь нам на измызганных ляжках дорог?». Есенин ― единственный в России поэт крестьянской утопии, куда более радикальной, чем все стерильные мечты Маяковского о стеклянных лабораториях и летающих пролетариях. Не забудем, что и «Песнь о собаке», над которой не плакал в детстве разве что законченный эгоист либо беспросветный тупица,― это 1916 год, все та же ранняя лирика. В зрелости такой силы выражения у него уже не бывало. А первую славу ― славу среди ценителей, которые тогда определяли вкус масс и служили бесспорными арбитрами,― принесли ему именно тексты, созданные до двадцатипятилетия. Последние пять лет были временем постепенного упадка, прогрессирующего бессилия, и главной их темой было оплакивание самого себя. Ранний Есенин, несмотря на сменявшиеся и недолгие влияния Блока, Клюева, Городецкого, даже и футуристов, ― самостоятельный, умный поэт со своим голосом, со стихийной силой дара, с почти библейской энергией стиха. Есенин поздний ― спившийся тенор, поющий в кабаке для собутыльников; вырождение богоборца ― в хулигана. Крупнейший религиозный поэт эпохи сочиняет «Москву кабацкую» ― это падение такое безоглядное и с такой высоты, что и в нем можно увидеть величие; но художественный результат уже очень так себе. Кто бы спорил, «Что ты смотришь так синими брызгами, али в морду хошь» ― небывалая и трагическая любовная лирика; но наиболее известные из поздних стихов Есенина ― результат постепенного вырождения и утраты главных стихотворных навыков. Ни одной темы он уже удержать не может, взгляд блуждает с предмета на предмет, мысли ― ноль, образы утрачивают логику. «Изба-старуха челюстью порога жует пахучий мякиш тишины» ― шедевр. «Голова моя машет ушами, как крыльями птица, ей на шее ноги маячить больше невмочь» ― пьяный бред, сильный, кто бы спорил, но лишенный уже всякого смысла и внутренней логики.