Читать «История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.» онлайн - страница 200

По мнению В.Ф. Миллера, Муром в былинах явился позднейшей заменой г. Моровска бывшего Черниговского княжества. «Не Муром и Великороссия, не Чернигов и Карачев, а Киев и западнорусские области могут быть признаны наиболее вероятным местом первоначальной локализации предания об Илье, — пишет Филин. — В совокупности все варианты прозвания Ильи Муромца: "Мурамец", "Моровлин", "Муравлении", "Муравец" имеют однозначное лексическое значение: "Моравский", "выходец из Моравии"».

Я здесь со многими деталями согласен, но вывод делаю совершенно иной. Имя «Муравленина» следует отнести, на мой взгляд, не к частному историческому случаю, но — как и в большинстве подобных ситуаций — к «вечным» ценностям и к символике традиционного мифосознания. Тайна, как всегда, лежит на поверхности и нужно очень глубоко смотреть, чтобы ее не заметить. Илья, как мы знаем, типичный фольклорный герой, независимо от того, существовали ли реальные герои с таким именем или нет. А «печка муравленая» (т. е. обмурованная, облицованная) — это весьма характерный — для народных песен — и символически «нагруженный» термин.

На языковом уровне здесь спорят (и дополняют друг друга) две, даже целых три смысловые тенденции. Во-первых, европейские производные от латинского murus «стена», в том числе и наше «(об)муро-вать» (славянское мур — «каменная стена», лужиц, мурья «стена», нижегор. мурья «печная труба»). Во-вторых, от и.-е. тег- «тереть», давшего в различных дочерних языках понятия «грязь», «марать(ся)», «пачкать(ся)», «черный», «сажа», «зола», «измельчать что-то в труху» и т. п. Ср. сербохорв. мура «грязь», мрляти «пачкать», мрва «крошка», (но — мюрити — «разогревать печь»), болг. мрьвъ «зола», мърва «горячий пепел», мърляв «грязный», чеш. моиг «сажа», сюда же — др.-в.-н. marawi / muruwi «рыхлый», англосакс, mearo «мягкий, нежный», кимр. merw «вялый, дряблый». Здесь появляется еще одна линия — слабости, болезненности: словац. мрветь «болеть», южнослав. термины типа мрляв со значением «слабый, хилый», «медленно работающий», «копуша» и т. п. С этим перекликаются производные от «мор», «моровой», «смерть», дающие также понятия со значением «мрачного», «темного» (в том числе чеш. и др. — рус. мурин — «мавр»; ср. выше о Г. де Пэйне) и, как ни странно, — «большого» и «сильного» (чеш. morovy — «большой, толстый», но и «моровой, заразный»).

На этой «богатой почве» сходятся самые разные древние смыслы, относящиеся к сакральной «медлительности» змеиной породы, к шаманской болезненности, к скрытой волшебной силе, потенции, что прячется в молчаливом «незнайке-неумойке», сирот-ке-запечнике, ползающем в золе очага, путаясь в собственных волосах и соплях. Все это можно отнести и к мифологической подоснове Меровингов, несмотря на известные этимологии, связывавшие их с понятием «великий» либо «морской». Последние толковани я, можно сказать, чересчур «примитивные», «лобовые» для такого непростого сюжета; ведь по генеалогической линии Меровей не был первым родоначальником франков, и даже подвиги его неизвестны, т. е. здесь сыграло роль значение самого имени. Имя (в данном случае — миф) оказалось важнее его исторического обладателя; и это верно не только в ситуации с Меровингами.