Читать «Газета "Своими Именами" №38 от 20.09.2011» онлайн - страница 60

Война с кулачеством. Неистовая гонка за коллективизацию сопровождалась антикулацким движением: кулаки экспроприировались, некоторые из них были осуждены. То, что произошло, было новым поворотом в жестокой борьбе в деревне между бедняками и богатеями. Веками бедняки угнетались и подавлялись, но, наконец, из полного отчаяния они воспротивились и восстали. Но в это время, впервые за всю историю, законная власть была на их стороне. Студент, работавший в колхозе в 1930 году, рассказывает Хиндусу, гражданину США:

“Это была война, это и есть война. Кулак должен быть убран с нашего пути полностью, как враг на фронте. Он и есть фронтовой враг. Он враг колхоза”.

Преображенский, ранее поддержавший Троцкого, теперь с энтузиазмом поддерживал битву за коллективизацию:

“Рабочие массы в деревне эксплуатировались веками. Теперь, после цепи кровавых поражений, начиная с крестьянских восстаний в Средние века, их мощное движение впервые в истории человечества имеет шансы на победу”.

Надо сказать, что этот радикализм на деревне стимулировался также всеобщей мобилизацией и агитацией в связи с проходящей в стране индустриализацией.

Истинная роль наиболее угнетенных масс. Бесчисленные антикоммунистические книги рассказывают нам, что коллективизация была “навязана” руководством партии и Сталиным и проводилась с применением террора. Это ложь.

Важнейший импульс к насилию при коллективизации шел от наиболее угнетаемой части крестьянской массы. Крестьянин из черноземного района заявлял:

“Всю свою жизнь я прожил в батраках. Октябрьская революция дала мне землю, год от года я получал кредиты, я получил старенькую лошадь, но я не мог обработать землю, мои дети оборваны и голодны, мне не удается поправить дела в моем хозяйстве несмотря на помощь Советской власти. Я думаю, что у меня есть только один выход: вступить в колхоз”.

Линн Виола писала:

“Хотя коллективизацию начал и вдохновлял центр, в большой степени она стала серией как бы специально подобранных политиками ответов на широкие инициативы областных и районных комитетов парии и правительственных органов. Коллективизация и коллективные хозяйства приняли формы, которые определили не столько Сталин и центральные власти, сколько недисциплинированные и безответственные действия сельских властей; экспериментаторство колхозного руководства оставалось выражением их сущности и реалий отсталой деревни”.

Виола точно выделила основные внутренние движущие силы. Но ее объяснение несколько односторонне. Она упускает из виду общую линию, постоянно проводимую Сталиным и большевистской партией. Партия определила генеральную линию, и на этой основе основным и вспомогательным кадрам было разрешено экспериментировать. Результаты по основным кадрам должны были в дальнейшем служить для повышения уровня новых директоров, для поправок и корректировок в их подготовке.

Виола продолжает:

“Государство управляет циркулярами, оно правит декретами, но у него нет ни организационной инфраструктуры, ни соответствующего персонала, чтобы навязать свою волю или обеспечить точное проведение своей политики сельской администрацией... Корни сталинской системы в деревне состоят не в расширении контроля со стороны государства, а в самом отсутствии такого контроля и приказной системы администрирования, что в свою очередь определило важнейший инструмент управления на селе”.