Читать «Тайны гениев» онлайн - страница 132
Михаил Казиник
И вы увидите, что сама идея архитектуры, интерьера, обивки кресел предполагает соответствующих посетителей, которые, приехав в оперу из роскошных домов, должны испытать чувство, что здание оперы еще прекраснее, чем их изысканные квартиры, дома и дворцы. Попробуйте представить себе мопассановских крестьян или чеховских мужиков, переступающих порог подобного здания!
Даже в сегодняшнем Стокгольме, где правящие много лет социал-демократы пытаются уравнять всех и вся, билет на оперу Р. Вагнера “Парсифаль” стоил (говорю, исходя из опыта собственного кошелька) восемьсот шведских крон.
(Для сравнения: месяц питания стокгольмской семьи из четырех человек стоит столько же, сколько четыре билета на оперный спектакль).
Справедливости ради, хочу сказать, что цены на билеты в Королевскую оперу Стокгольма – еще в числе самых низких среди стран Западной Европы. Итак, в течение столетий слушание классической музыки было своего рода привилегией.
Среди жанров и форм классической музыки есть даже такое понятие, как “камерная музыка” (по итальянски camera – комната), что изначально предполагает наличие небольшого количества не только исполнителей, но также и слушателей.
Камерная музыка даже среди всех остальных видов классики требует еще более утонченную способность к восприятию и еще более изысканную публику.
Поэтому, скажем, симфонии Бетховена, рассчитанные на сравнительно большие залы, более демократичны для восприятия, чем его же квартеты, написанные для самых, как сейчас принято говорить, эксклюзивных (исключительных) слушателей.
В нашей стране проблема с восприятием и отношением к классической музыке намного серьезнее, чем на Западе. И я назову две причины, раскрывающие почему так случилось.
Причина первая
Русская Православная церковь имеет строго определенные музыкальные творения, которые могут звучать в ее пределах. Это только смешанный хор, поющий без сопровождения, и только мелодии, предписанные каноном. И это в корне отличает ее от протестанской церкви, где музыка великих композиторов звучит практически ежедневно.
Следовательно, средний шведский или французский ребенок, вместе с родителями посещающий протестантскую церковь с пятилетнего возраста, хотя бы десять-двадцать раз в год, слушает десять-двадцать концертов из музыки Баха, Генделя, Вивальди, Моцарта и других гениальных композиторов.
Никогда не забуду одно из моих первых посещений группы шведских гимназистов, где я рассказывал шестнадцатилетним подросткам о том, что музыка И. С. Баха созвучна теории относительности Альберта Эйнштейна, и что в баховской музыке можно услышать многослойность Пространства.
И как пример, начал играть одну из баховских прелюдий на протестантский хорал.
Гениальный композитор построил свою прелюдию так, что в начале звучит им самим сочиненная музыка, а затем когда мы уже привыкли к прекрасной многоголосной музыке, появляется еще один голос.
Это мелодия, которую сочинил не Бах, а кто-то из монахов времен Мартина Лютера (а, может быть, и сам Мартин Лютер – главная фигура эпохи Реформации, вдохновитель протестантизма).