Читать «Красный век. Эпоха и ее поэты. В 2 книгах» онлайн - страница 494

Борис Поплавский умер в 1935 году при загадочных обстоятельствах. Скорее всего, случайно перебрал наркоты…

А прощальное письмо? «В полном уме и здравой памяти…»?

Боюсь, что это жест актера в фатальном маскараде, возможно, рассчитанный на то, чтобы напугать ближних.

Ну, а переломный, прощальный момент — прощание с Родиной — Уход из Ялты?

«Всю ночь шел дождь… Все было сном… России нет!.. Борт парохода был высок, суров…»

В реальности все не так сурово. Поехали с отцом в Константинополь, вернулись, снова поехали, когда белые окончательно проиграли. Читать Блаватскую и Штайнера можно и в Константинополе. «Приходит сон… Там глубоко во сне таинственная родина светает…»

Через пару лет — в Марсель. На палубе — «нежное прощание с турчанкой…»

С турчанкой кончилось — началось с россиянкой, которая много лет спустя передала его слова:

«Революция плоха уже потому, что лишила таких людей, как он, возможности заниматься любимым делом… Пусть работают простые люди»!»

Эта женщина, Наталья Столярова, была во Франции невестой поэта, но оставила его. Она вернулась в СССР, хлебнула лагерей, но спасла то, что только могла спасти: память.

Еще из ее суждений, объясняющих, почему самый одаренный из русских потов-изгнанников был признан «самым эмигрантским»: «Как все эмигранты, Поплавский не нуждался в «новой родине»…»

А в старой?

Человек познал свою свободу, Слишком ярок он и слишком чист… Ночь сошла на дивную природу, На землю слетает мертвый лист.

З.Бой

Ты знал — с тобой одним расплата

Наверное, не я один переписал себе в конце 80-х строки, всплывшие на волне перестройки в либеральном «Огоньке». Это все тот же конец Белой армии:

Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня, Я с кормы все время мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой, Все не веря, все не зная, Что прощается со мной…

Честно признаюсь: донская, казачья половина моей крови вскипела от горького восторга, но дело было не только в родственном зове крови. Я думаю, любой читатель, независимо от генетической памяти, почувствовал тогда странную силу этих донесшихся до нас из-за Стикса «голых каких-то», как сказал бы Толстой, беззащитных и неодолимых строк:

Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою. Конь все плыл, теряя силы, Веря в преданность мою…

И наконец — мгновенный поворот драматического сюжета:

Мой денщик стрелял не мимо, Покраснела чуть вода… Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда.

Душа взвыла: и все?! И это все?! И так просто, так «голо», такбесследно-подло все и кончилось? Ну, скажи еще хоть слово…

Молчание стыло вокруг автора, хотя стихотворение явно было написано рукой великого поэта. Фамилия, впрочем, была знакомая… Горький в «Жизни Клима Самгина» назвал так одного из героев… Но тем более сиротски скудной казалась справка об авторе стихотворения.

Николай Туроверов. 1900 года рождения. Участник двух мировых войн и одной гражданской. (О, видно, как гражданская по стиху проехалась!). Эмигрант. Жил в Париже, работал в банке. Устраивал выставки материалов из русской истории…