Читать «Последнее послание из рая» онлайн - страница 47

В поселке, по-видимому, проживало около пятнадцати тысяч человек, которые в ближайшее время должны были пугающе расплодиться, о чем свидетельствовали беременные женщины, прогуливавшиеся вечерами по тропинке, и коляски с новорожденными с открытыми ножками, которые в недалеком будущем станут огромными волосатыми ножищами, как у меня. Казалось, пошел на убыль кризис рождаемости, который отражался на населении в то время, когда я учился в первом классе, и почти все мои сверстники, подобно мне, были единственными сыновьями. Семьи были либо вообще бездетными, либо имели всего по одному ребенку. Двое детей были исключением. В то время, в моем самом далеком детстве, в поселке не было молодежи, только взрослые и дети и практически ни одного старика, за исключением тех, которые приезжали навестить своих детей и внуков. Зимы были более холодными, вероятно, потому, что в поселке было меньше деревьев и меньше построек, и часто по утрам, идя в школу, мы скользили по тонкому, прозрачному как стекло льду. Ветер дул порывами со всех сторон, со стороны горного хребта, со стороны леса, и был еще один, который дул в сторону озера между прошлогодним жнивьем и небом.

Однажды утром в холодную и нагонявшую тоску погоду Ветеринарша сказала моей матери, что больше не может, что она не привыкла жить в чистом поле и не видеть на своем пути банков, кинотеатров и кафетериев на нижних этажах зданий и что она вот-вот умрет. «Я ненавижу все это», – сказала она, бросая взгляд на мрачное небо, нависшее над мрачным полем и над угрюмой солидностью наших шале. Меня вела за руку моя мать, а Эду – его, и когда моя мать сказала с таким же холодом, который тогда стоял, и с отчаянием в голосе: «Это то, что есть», – я бросился бежать к школьным дверям, чтобы затесаться в толпу ребят в таких же пальто, как мое, ожидавших, когда откроются двери, которые, в свою очередь, открывали доступ к запахам. Эти запахи, несмотря на усиленную вентиляцию, накапливались от наших головок, причесанных и смоченных одеколоном; от наших тел, помытых простым мылом; то же самое относилось и ко всем другим запахам, шедшим от того, чем мы рисовали, писали и стирали написанное в течение учебного дня.

Одежда тоже пропитывалась этим запахом, который был моим, но от этого не менее тошнотворным. Так что, возвратившись домой в это святилище порядка и благоухания, единственное, что я слышал от матери: «Марш в ванну!» – и шел по волнистому розовому коврику, положенному на сверкавший чистотой пол, залезал в горячую, не менее чистую ванну и играл там с резиновыми лошадками, что мне всегда очень нравилось. А когда я выходил оттуда во фланелевой пижамке и суконных тапочках, экран телевизора уже светился и многократно отражался от окон, выходивших на сад. А в саду все покрывала темнота, не считая пространства, освещенного фонарем, который мы зажигали с наступлением ночи. Но то, что освещал фонарь, было спокойно и одиноко, словно нас там и не было. А если смотреть на это долго, то возникало впечатление, что ты вообще не существуешь, что никто не знает, что ты там, и что вот-вот твоя мать, ты сам и красные языки пламени в камине начнут медленно-медленно вращаться в окружающем пространстве.