В день казни нет обедни в церкви,Ее нельзя свершать:Священник слишком болен сердцем,Иль бледен он, как тать,Иль то в его глазах прочтем мы,Что нам нельзя читать.Мы были заперты до полдня…Но, слышим, вот звонят…Бренча ключами, молча СтражиОткрыли келий ряд.Пошли мы лестницей железной,Свой покидая Ад.Хотя на Божий свет мы вышли,Наш круг был изменен:Один от страха весь был бледен,Другой, как стебль, склонен,И не знавал я, кто смотрел быТак жадно в небосклон.Да, не знавал я, кто вперял быТак пристально глазаВ клочок лазури, заменявшийВ тюрьме нам небеса,И в облака, что плыли мимо,Чтоб окропить леса.И не было меж нас такого,Кто б, с бледностью лица,Не думал, что и он достоинТакого же конца:Ведь если он убил живого,То эти — мертвеца.Тот, кто вторично грех свершает,Терзает мертвых вновь,Он с них срывает страшный саванИ вновь их точит кровь,Вновь точит кровь, за каплей каплю,И убивает вновь.
* * *
Как клоуны, в наряде диком,В рисунке двух кругов,Мы молча шли асфальтом скользким,Вкруг, вкруг, все сто шагов,Мы молча шли асфальтом скользким,И каждый шел без слов.Мы молча шли асфальтом скользким,И через каждый умНосилась Память об ужасном,Как ветра дикий шум,И перед каждым мчался Ужас,И Страх стоял, угрюм.
* * *
Взад и вперед ходили Стражи,Как пастухи в стадах,Одеты в праздничное платье,В воскресных сюртуках,Но выдавала их деяньеНам известь на ногах.Где широко зияла яма,Ее мы не нашли.Виднелись у стены тюремнойПесок и слой земли,Да комья извести, как саван,Над мертвым сверх легли.Да! Был у мертвого свой саван,—Не многим дан такой!Труп обнажен, чтоб стыд был больше,Но за глухой стенойЛежит в земле, — закован в цепи,—В одежде огневой.И пламя извести все гложетТам тело мертвеца:Ночами жадно гложет кости,Днем гложет плоть лица,Поочередно плоть и кости,Но сердце — без конца!
* * *
Три долгих года там не сеютИ не сажают там,Три долгих года там не местоНи травам, ни цветам;Земля молчит, не шлет упрекаСмущенным небесам.Им кажется: убийцы сердцеОтравит сок стеблей.Неправда! Взысканная Богом,Земля добрей людей:Алей цвет алой розы будетИ белой цвет — белей.Даст сердце стебли розы белой,Рот — стебли алых роз,Кто знает, чем святую волюГотов явить Христос,С тех пор как посох ПарсифаляЦветами вдруг пророс?
* * *
Нет! Белым розам, алым розамВ тюрьме не место жить.Кремень, булыжник, черепица —Все, что здесь может быть:Цветы могли б иное гореПорою облегчить.Нет! Ни один — ни розы алой,Ни белой — лепестокНе упадет близ стен проклятыхНа землю иль песок,Не скажет узникам, что умерЗа всех распятый Бог.
* * *
И все ж, хотя стеной проклятойТот мертвый окружен,И дух того не бродит ночью,Кто цепью отягчен,И дух того лишь стонет жалко,Кто в известь схоронен,—Он все ж — несчастный — дремлет в мире,Иль в мире будет он:Он Ужасами не тревожим,Он Страхом не смущен,В земле нет ни Луны, ни Солнца,Где бедный схоронен.
* * *
Как зверь, он ими был повешен,И реквием святойНе пел над ним, как утешеньеЕго душе больной.С поспешностью он унесен был,Зарыт в земле сырой.Раздетый труп они швырнули(Пусть мухи поедят!),Смеялись, что так вздуто горло,Чист и недвижен взгляд,И с хохотом ему творилиИз извести наряд.Колен Священник не преклонитПеред могилой той,Пред ней не сделает, с молитвой,Он знак креста святой,Хоть ради грешников СпасительСошел в наш мир земной.Но что ж! Грань жизни перешел он;То участь всех живых.В разбитой урне СожаленийПотоки слез чужих.О нем отверженцы рыдали,Но плакать — доля их.