Читать «Боги выбирают сильных» онлайн - страница 69

Борис Аркадьевич Толчинский

— Я верую в себя! В тот микрокосм, который составляет мою личность. Мир отражается во мне, я отражаюсь в мире. Есть я, есть мир, который мне возможно изменить, и есть богами установленная данность, Божественный порядок, с которым я живу в согласии, ибо иначе жить нельзя…

Неожиданно на устах гуру появилась довольная улыбка, и он сказал:

— Вот и вернулись мы к началу беседы. Ваша цивилизованная вера, как и другие, варварские, алчет зримых жертв. Она снедает вас, людей, ей преданных!

София с изумлением посмотрела на мудреца: мысль, высказанная им, никогда не приходила ей в голову. А он продолжал:

— Вы, аморийцы, стеснены страхом перед своим Божественным порядком. Вы боитесь его утратить, и он, видя ваш страх, безраздельно властвует над вами. Сказать вернее, не один лишь страх тому причиной, нет, к страху примешана своеобразная любовь. Вы любите и боготворите своего Господина, этот внушающий страх Божественный порядок, как робкая жена боготворит деспотичного мужа, вы поклоняетесь порядку, вы подчинили ему даже богов небесных! Мне мнится, вы объявили бы еретиками Фортуната и ваших аватаров, если бы выяснилось вдруг, что эти сущности несут какую-то угрозу вашему порядку!

— Ну, это уже слишком! — возмутилась София. — Вот к чему приводит свободный полет мысли! Я убеждаюсь вновь и вновь: наше устройство справедливо и разумно; иначе — смерть, конец Цивилизации!

— Возможно, вы и правы… — задумчиво ответил гуру. — И все же вы подумайте. Кто знает, может быть, когда-нибудь настанет иное время, и ваше государство будет нуждаться в упрочении, к власти придет разумный человек, начнутся благие реформы… кем кончит этот смелый и достойный человек — великим триумфатором или еретиком презренным?..

Глава тридцать третья,

в которой утверждается, что имя и тело имеют большее значение для человека, чем ему хотелось бы

148-й Год Симплициссимуса (1787), ночь с 10 на 11 января, озеро Феб, галея «Амалфея»

Из-за экзотических гостей Софии праздник угрожающе затягивался.

Яств было съедено больше положенной меры, выпито все вино, наконец, все разговоры, которые могли вестись на подобных приемах, отзвучали.

Гости переминались с ноги на ногу, демонстрируя, сначала сдержанно, затем все более и более явно, свою скуку, выразительно поглядывали на странную компанию из блистательной хозяйки галеи и неказистых иноземных жрецов. Наиболее смелые подходили ближе, надеясь уловить краем уха, о чем идет беседа и по какой-такой причине она для Софии Юстины важнее праздника близкой подруги. Однако знатоков санскрита, а тем более авесты, среди смельчаков не наблюдалось, поэтому они, сконфуженные, отходили от таинственной компании.

Недоумение перерастало в раздражение, особенно у гостей княжеского звания: предпочитая им чужих монахов, княгиня София поступала неприлично. Даже Медея в душе корила подругу: возможно, беседа с гуру была достаточно важна, но неужели нельзя было найти другое место и другое время? Наконец Медея решила взять бразды правления в свои руки и велела начинать очередное представление. Громко заиграла музыка, на сцену вышли актеры, а гости вернулись на свои места. Спохватилась и София; расставшись с индусами, она подошла к подруге. Вид у Софии был озадаченный; Медея даже сказала бы, слегка растерянный.