Читать «Побег из Бухенвальда» онлайн - страница 111

Григорий Васильевич Зинченко

— Там, какой-то дядя.

— Какой дядя, кто?

— Я не знаю, какой-то чужой дядя.

Заходят во двор.

— Вот этот дядя.

Рая держалась за руку старшего брата Володи.

— Братишка, Гриша, ты?

— А кто же еще, за вора приняли что ли…

Больше слов не было. Обнялись. Горло перехватило, говорить не можем, а только плачем.

— Рая, это наш…

Девочка стоит посреди двора в недоумении.

— Это наш… Наш Гриша. Я подошел и поцеловал ее.

— Конечно, откуда она может знать меня, ведь когда я уходил, ей было всего три годика.

Так мы стояли во дворе, разговаривали. Был уже обед и коровы, подгоняемые нетерпеливыми пастухами, возвращались домой.

— Гриша, сейчас увидишь, какой помощник у меня Ванюша, ему уже двенадцать лет.

Заходит Ваня. Красавец, глаз не оторвешь. Огромные черные, как угольки, глаза и черные, как смоль, кудри кольцами спадали на лоб. Защемило в груди, ведь копия отец. Мальчик не среагировал на меня, а я почему-то растерялся и не посмел обнять его.

— А Оля где? — спросил я.

— Она скоро придет, свеклу полет, а в обед приходит корову доить.

Тут стали доноситься девичьи голоса, шум, смех.

— Да тебе и горя нет, все шутки да прибаутки.

— Я уже свое отплакала, сколько можно, уже и слез нет. Не задерживайтесь, девочки, сегодня допоздна будем работать, первыми закончим свою ланку.

Не обращая внимания на нас, с ходу дает приказ:

— Володя, сегодня сам корову подоишь, а я только пообедаю и ухожу. Заводи своего друга в дом, вместе пообедаем, а после поговоришь.

— Оля да это же…

— Вечером тоже не жди, сам управляйся.

Она подошла поближе к нам. Стала и остолбенела, смотрит на меня и заикается, что-то хочет сказать и не может.

— Оля, это же Гриша! Я бросился к ней и обнял.

— Ты… — и слезы градом, — Гриша, — больше ничего не может сказать, слезы рекой и только изредка, — Родненький… Гриша…

Рая и Ваня, стоя в сторонке и видя наши слезы, тоже стали плакать.

— Да что мы стоим посреди двора, пошли в дом. На стене висел портрет родителей, обвитый черной лентой. Оля перехватила мой взгляд и снова расплакалась.

— Папочка, мамочка, посмотрите, он домой пришел, папа, посмотри твой любимчик живой.

Мы, обнявшись впятером, стояли посреди комнаты и плакали. Оля то мне посмотрит в лицо, то деток крепче прижимает и голосит:

— Бедные мои сиротки, недобрые люди забрали папу и маму, но Бог милостив, нам братика возвратил.

В дом вошли девушки и тоже стали плакать. Я говорю:

— Оля, к тебе пришли.

Тут она заметила своих подруг и бросилась к ним, плачет. Я с Володей уже не плакали и стали успокаивать всех. Все утихли, а Оля как бы опомнилась:

— Да что это я делаю? Вы уже девочки пообедали, а я Грише и кушать не дала. Садитесь, вместе пообедаем.

— Спасибо, мы пообедали. Ты оставайся дома, а мы сами управимся.

Володя пошел доить корову, а Оля стала подавать на стол. Обед был очень скромный, борщ из крапивы, слегка зажаренный, и каша пшенная с молоком, которое занес Володя.