Читать «Памяти Станислава Лема» онлайн - страница 5

Ему везло: его не схватили, его фальшивые документы выдержали все проверки, его отец и мать тоже остались живы. Зато погибли все родственники семьи.

Лем не видел в этом ничьей воли, кроме всё той же воли Случая. Впоследствии он писал: «Практика показала, что жизнь и смерть зависят от мельчайших, пустячных обстоятельств: по этой или той улице ты пошел, явился ли к своему знакомому на час или на двадцать минут позже, закрыто или открыто парадное во время облавы».

Тут вступает национальная тема. У Лема были все основания «осознать себя евреем» — если уж не в открытую (в послевоенную эпоху в Польше с этим были большие проблемы), то хотя бы запазушно, чтобы впоследствии вытащить и предъявить. Этого он не сделал — и не только из самоуважения, но и по более глубоким причинам. Судя по тем немногим словам и обмолвкам, которые Лем делал на эту тему, он относился к своему происхождению примерно как к аллергической астме — то есть как к неизлечимому, но не смертельному заболеванию, с которым нужно как-то жить, соблюдая осторожность в определённых обстоятельствах. Сам себя он именовал «евреем по Нюренбергским законам» и сравнивал своё отношение к предмету с пастернаковским. В частности, он очень не любил, когда его имя пытались включить в какие-нибудь «списки великих евреев» и т.п. К антисемитизму он, разумеется, терпим не был ни в какой мере, но относился к нему не со злобой, а с презрением. Уже в позднюю пору, в постсоциалистической Польше, Лем написал заметочку об антисемитской брошюре, встреченной в краковском киоске. Вместо того, чтобы негодовать по поводу её содержания, писатель только отметил, что, похоже, брошюру «не покупали годами».

Что касается самосознания, то ему хватало польского. Во всяком случае, все польские комплексы (начиная от «гонора» и кончая специфически польской русофобией) у него были в наличии. В каком-то смысле из него получился «добрый поляк», — если, конечно, сделать поправку на нехарактерный IQ. Впрочем, приходится признать: когда дело касалось специальных польских комплексов, даже лемовский IQ стремительно съёживался до среднестатистического.

IV

Освобождение Львова советскими войсками обернулось для семейства Лемов изгнанием.

После перекройки карты Польши в 1946-м — перекройки, надо сказать, обернувшейся для этой малосимпатичной страны немалыми территориальными приобретениями, в том числе выходом к морю и много чем ещё — Львов отошёл к Советской Украине. Польская власть (пусть и просоветская) не хотела, однако, терять своё законное население, да и Сталин был совсем не в восторге от того, что «многонациональный СССР» пополнят собой ещё и поляки, к тому же помнящие жирные довоенные времена: в них он прозорливо провидел источник будущих неприятностей. В результате была запущена программа по «репатриации» львовского населения в Польшу. Если называть вещи своими именами, то речь шла о депортации. Но выбора не было. Семья переехала в Краков, потеряв всё имущество, движимое и уж тем более недвижимое.