Читать «Клятва при гробе Господнем» онлайн - страница 227

"Будь же им, будь — я забуду тогда имя князя!"

— Сядь, сядь, любезный князь мой! — сказал Заозерский, усаживая насильно Шемяку. — Говорю тебе: дай мне опомниться, одуматься…

"Тут нечего думать, повторяю тебе — если ты не князь только, а точно человек".

— Но ты князь столь великого рода: у тебя есть родня, есть друзья… Их мысли…

"Нет у меня никого — ты видишь сироту, у которого нет ни отца, ни матери: этот сирота пришел к тебе и просит тебя быть отцом его. Что тебе до моих родных!.."

— Дай мне сроку… хоть на три дня.

"Прощай, князь! стало быть, ты не отдаешь мне своего неоцененного сокровища!"

— Хоть немного подумать…

"Три дня! Да переживу ли я эти три дня? Я лишился пищи и питья, сна нет, голова кругом, а он на три дня откладывает, как будто судное дело, по которому справки собирать надобно! Ох, ты, человек праведный! Диво ли, что ты был всегда добродетелен, если ты не знал ни одной страсти человеческой, если ты никогда не испытывал и этого проклятого чувства, которое хуже ада, которое на мученье людское на белом свете…"

— А давно ли называл ты любовь свою благословением Божиим? — Заозерский улыбнулся.

"Не смейся надо мною, князь! Сам я всегда смеялся над зазнобами и ахалками — почитал это бабьим делом. Да, никто же и не любил так, как я! Где тебе знать, как любят!"

— Нет! я знаю его, это, и горестное, и сладостное, чувство, хотя не испытывал его столь сильно, как ты. Добрую подругу свою знал я с малолетства и любил ее, сначала как сестру, а потом Бог привел ее быть мне супругою, и — счастлив, счастлив был я с нею!

"Тебе дорога память ее?"

— Ее память? И теперь, хоть уже много лет она в сырой земле… эх! не напоминай об ней! — Слезы покатились в два ручья у старика, и он закрыл глаза рукою.

"Нет! нарочно напоминаю: ее памятью, если ты еще помнишь ее, заклинаю, молю тебя, князь, добрый мой князь!" — Заозерский обнял Шемяку и, целуя его в пламенные щеки, сказал, усмехаясь сквозь слезы:

— Но, ты все еще не сказал, чего ты желаешь?

"Руки твоей Софьи Дмитриевны, ее одной! Князь! не мучь — скажи мне!"

Заозерский обнял его еще раз и тихо проговорил: "Она твоя — твоя на веки веков!"

Невольно упал на колени Шемяка и целовал руку старика. Обратив глаза к образу, Заозерский проговорил: "Боже великий, неисповедимый! Во имя Твое, святое, да будут они благословенны! Сократи дни мои и предай им долгоденствия; возьми мое счастье и отдай его им! Князь Димитрий Юрьевич! отдаю тебе дочь свою милую, блюди ее, храни ее!" Он благословил Шемяку. — С радостным кликом обнял его Шемяка. "Отец мой!" — "Сын мой!" — слышны были их восклицания.

Плакал Заозерский, обнимая Шемяку, плакал он, сев подле него на скамью и тяжело дыша. "Судьбы Бога тайные, — сказал он наконец, — думал ли я, отводя сына моего во храм Господа, что там ожидал уже меня сын, Богом ниспосылаемый в замену того, которого жертвовал я Господу?.. Но, нет: сердце мое вещало мне с первого на тебя взгляда, что ты мне не чужой!"

— И мне, — сказал Шемяка. — Говорю тебе, что мне казалось с первого раза, будто ты мне родной. Грусть непонятная и радость какая-то тревожили меня. Но когда увидел я твою Софью — все разрешилось, и я сказал сам себе: вот моя суженая! Моя! ох, отец мой — моя? не правда ли?