Сон, как явь, был отчетливо резким.И, как лёгкая лодка, уплыл:Мне приснилось, что я на еврейскомТихо с мамой своей говорил.Утро было темно и туманно.Глядя в тёмное око окна,Думал я, как неясно и странноСодержанье короткого сна.Проступали деревья сурово,Ветер голые ветки качал.И не мог я припомнить ни словаИз того, что я ей отвечал.Как старался я вспомнить упрямоХоть единое слово своё…А была бы жива моя мама,Я спросил бы об этом её.
Мамин стол
В огне — слова, и вся душа — в золе,Пишу стихи на мамином столе.Слова, слова — что слово, то зола.Всё потому, что мама умерла.И мамин стол, как палуба в ночи:Не докричишься, хоть вовсю кричи.Кричи, кричи! Да кто услышит крик?!А я ещё пока что не привык,Что некому откликнуться в ответ.Хоть надорвись, а мамы больше нет.Себя — а больше некого корить.Нет мамы —Больше не с кем говорить.
Беспокойство
Я на душу взял все отравы —Их хватит любому на век, —Чтоб из красномордой оравыПробился на свет человек.Я знаю: моё беспокойствоНе нужно вам трижды сейчас.Оно — моё главное свойство,Я делал всё это для вас.Молился я и матерился,Я близких своих изводил,В закрытые двери ломился —В открытые — не входил.И пусть меня в землю зароютУбийцы, подонки, ворьё —От мира они не сокроютНавек беспокойство моё.Дано вам увидеть такое —Не знаю, я там или тут, —Как из моего непокояЦелебные травы взойдут.
Ночной монолог памятника
День отгремел под солнцем жарким.Мне снова до утра стоятьВ безлюдном этом тихом парке,Где только тополя шумят.Как мне плечо натёрла скатка,Но не прилечь и не уснуть,Не улыбнуться, не заплакать,Гранитных губ не разомкнуть.Река волну ночную катитИ ветер бродит по степи…Не спит в моей белёной хатеЖена — вдова моя, — не спит.Там столько тяжких слёз пролито;Зайти бы, хоть когда взглянуть,Но я громадный, из гранита, —И хата будет мне по грудь.Поднявшись над своею смертью,Я памятником стал немым,А так мне хочется, поверьте,Быть незаметным —Но живым.
